Джинны пятой стихии

…Дядя Боря — из тех русских людей, которых так любят интеллигентные евреи, ничего не умеющие делать руками. Дядя Боря был очень для них удобен — он все делал быстро, аккуратно, дешево и с удовольствием…При этом дядя Боря не презирал тех, кому помогал. Он был идеальным соседом и надежным приятелем, очень мало пил, давно не курил и вообще являл собою тот идеал русского человека, о котором всегда мечтали народолюбцы всех разновидностей. Можно было сказать, что так называемые русские интеллигенты с еврейскими спорили именно за дядю Борю — за то, чтобы он только им чинил машины, водопровод и иногда электричество, а вражескому клану, напротив, не чинил ничего. При этом одни предлагали лишить дядю Борю всяких свобод и обязать его строем ходить в церковь, отдавая честь встречным городовым, а другие желали обобрать его до нитки и внушить ему, что его на этой территории терпят из милости, но и те и другие, в сущности, очень его любили. Оставалось понять, какой смысл во всем этом находит сам Боря и почему такое положение вещей представляется ему оптимальным. Вероятно, оно нравилось ему потому, что избавляло его от сложностей исторического выбора, ибо вся история заключалась в борьбе одних Бориных поработителей с другими, в то время как сам Боря не обращал на нее никакого внимания, примерно раз в столетие от души колотя обоих.

Это цитата из «Эвакуатора». Дмитрий Быков довел эту мысль до абсурда — получился роман, где варяги воюют с хазарами на территории России, совершенно искренне считая ее своей территорией, а врагов — незаконными захватчиками, а поселяне смотрят на все это безобразие и предлагают воюющим: «А вот огурчиков, хлопчики. А вот яблочек!».

(Один мой близкий друг, очень умный, но при этом очень эмоциональный человек, которому я принес почитать эту книгу, матерился не переставая, но прочел роман до конца. Конечно, грустно смотреть на индифферентность народа. Хорошо, что конец вышеупомянутого столетия уже близок, этим и утешимся.)

По типу же построения «ЖД» — явная симфония, поскольку контрапункт, проходящий через весь роман, совершенно очевиден.

Что же касается второй составляющей летописи Быкова, стихов, то тут тип композиции ясен по определению: добрая их половина так и называется балладами (жанр не только литературный, но и музыкальный), а во второй половине балладность превалирует.

…Моей душе еврейско-русской
Близки и водка, и кровать.
Да хрен с ней, с этою закуской!
Пора остатки допивать, —

писал когда-то в мордовском лагере Ю. Даниэль. Д. Быкова очень волнует его полуеврейство — ну, простим большому писателю маленькую слабость. У него и любимый герой — полуеврей.

Давайте допьем остатки.

Они пили абсент. Надсон все время кашлял, сплевывая в платок, и Рембо смотрел на него со смесью омерзения и восторга. От чего-то в пару русскому писателю Хламида непременно находил содомита….

Д. Быков смотрит на Россию с той же адской смесью. Но о содомии речи нет — Россию давно уже без него имеют, без восторга, без омерзенья, без божества, без вдохновенья. Впрочем,

Меня имеют все подряд,
Но все же я не гей.

Что же делать-то, братцы?

Заводить лейку, как в «Эвакуаторе»? Не надо… Во-первых, некуда лететь. Некуда бежать. А во-вторых, улетали уже. Ять, например. И толку?