Джо Стил

В этих словах была логика и смысл. Когда хочешь вонзить топор кому-нибудь в голову вместо того, чтобы обрубать ветки поваленной сосны, логика дальше этого момента не работает. Исходя из этого, Майк был рад уже тому, что не вонзил топор в собственную ногу или ступню. С этим он справлялся лучше, чем когда только попал сюда, но не так хорошо, как со скручиванием сигарет. Скручивание сигарет имело для него значение. Умение обращаться с топором имело значение только для охраны. Если уж по чести, работа топором была тяжелее закручивания табака в бумажный кокон.

Вместе с Джоном они обрубили ветки с сосны. Джон мог заставить топор делать всё, за исключением исполнения "Отпусти себя". Однако двигался он не быстрее, чем следовало, да и работал он не больше, чем Майк (хотя и уставал при этом гораздо меньше). Он работал в стародавнем подмороженном темпе заключённого… или раба.

Майк так не работал. Не хотел. Он по-прежнему считал, что должен бороться, а не просто жить день за днём. Как и сказал Джон Деннисон, он был бритым, молокососом, новичком.

XIII

Когда Чарли вернулся домой после блужданий по Вашингтону в поисках сюжетов, которые могли быть, а могли и не быть важными для судеб страны, Эсфирь принялась прыгать вокруг него, как на пружинках. Она размахивал перед ним небольшим картонным прямоугольником.

— Гляди! — взвизгнула она. — Гляди!

— Не могу, — раздражённо произнёс Чарли. — Держи ровно, пожалуйста, а?

Она так и сделала. Это оказалась простая открытка, грязная и мятая. Но сообщение оказалось радостным. "Привет, Чарли, — было написано знакомым почерком. — Даю тебе знать, что у меня тут всё нормально. Работа тяжёлая, но я справляюсь. Передай, пожалуйста, Стелле и родителям, что у меня всё хорошо. Я могу отправлять по одной открытке в месяц. Прошлую написал Стелле. Твой брат Майк". — Ниже стоял незнакомый номер: "НЙ24601".

Стелла не говорила Чарли, что получала весточку от Майка. Предыдущая открытка, возможно, ещё не дошла до неё. Либо она до сих пор злилась на Чарли из-за того, что тот не смог вытащить Майка из трудового лагеря. Его родителям она тоже не сказала? Конечно, они тоже могли быть недовольны им. Все считали, что ему следовало сильнее надавить на администрацию, чем он делал на самом деле.

— Хорошая новость, — сказал он Эсфири. — Ну, настолько хорошая, насколько может быть плохая новость.

Та кивнула.

— Всё именно так. — Затем она постучала по номеру окрашенным красным ногтем указательного пальца правой руки. — Разве не ужасно? Как будто у него отобрали имя.

Чарли не подумал об этом в таком ключе.

— Это нужно для архивных клерков, — сказал он. — В каких-нибудь районах каких-нибудь городков полно парней по имени Майк Салливан, примерно, каждый пятый. Но есть лишь один НЙ24601.

— Похоже на номер заключённого. Это и есть номер заключённого. Мне кажется, это отвратительно, — сказала Эсфирь.

Поскольку Чарли не мог сказать ей, что она неправа в своих чувствах, он поступил настолько хорошо, насколько мог — сменил тему:

— Как ты себя чувствуешь, детка? — спросил он.

Эсфирь ответила зевком.

— Спать хочу. Постоянно сонная, — ответила она. — Ещё, я метнула через двадцать минут после твоего ухода, незадолго до того, как сама собиралась выйти за дверь.

— Ну, обычно это называют утренним недомоганием, — сказал Чарли.

— Плевать мне, как это называется. Мне это не нравится, — сказала Эсфирь. — Я особо ничего не сделала. Но едва успела добежать до ванной. Кажется, за последние два месяца меня рвало чаще, чем за всю прожитую жизнь.

Чарли понятия не имел, что на это ответить. Он всего лишь мужчина. Утреннее недомогание являлось для него такой же загадкой, как и всё, что было связано с беременностью.

— Как считаешь, к ужину поправишься? — осторожно спросил он.

Название "утреннее недомогание" не означало, что оно не могло наступить в какое-то другое время. Чарли уже был в курсе. Как и Эсфирь, по собственному печальному опыту.

В этот раз она пожала плечами.

— Как знать? За полминуты до выхода этим утром, я чувствовала себя хорошо. В следующее мгновение я уже бежала к горшку.

Ужин она удержать сумела. Всё было посконно-домашнее и без лука. Порой, из-за чего-нибудь острого, всё выходило обратно. Иногда её рвало от самой пресной пищи. Временами она могла есть всё подряд и оставаться в порядке. Её внутренности, возможно, понимали, почему так, она сама — нет. Равно как и Чарли.

Пока Эсфирь мыла посуду, он позвонил Стелле. С тех пор как Майка отправили на запад, он совершил немало междугородных звонков, а Эсфирь узнала, что она в более интересном положении, чем когда-либо. Выходило дорого, зато быстро.

— Нет, я не получала открыток, — сообщила ему Стелла. — Если бы получила, дала бы тебе знать.

— Хорошо, — сказал Чарли, и какая-то часть тяжести переживаний спала с его плеч. По крайней мере, невестка не ненавидела его настолько, насколько могла бы. — Может быть, следующая придёт и тебе. Он говорит, ему разрешено отправлять по одной в месяц.

— Это ужасно — сказала она. — Там есть обратный адрес или что-нибудь, куда я могла ему написать?