Джон Леннон. 1980. Последние дни жизни

Мозаика настоящего времени у Джона и Йоко часто пересекалась с ключевыми моментами прошлого. Фред обнаружил такой след, когда из студии на первом этаже поднялся на седьмой по запасной («черной») лестнице, которая вела в «суперкухню». Там, прибитая к двери, красовалась маленькая бронзовая табличка, именовавшая квартиру номер 72 «Посольством Нутопии». Первого апреля 1973 года – в День смеха, ни больше ни меньше, – Джон и Йоко выдумали страну, которую окрестили Нутопией. О создании Нутопии они объявили на пресс-конференции, где размахивали белыми флагами, что означало: «Во имя мира мы готовы идти на переговоры». У пары была несбыточная надежда, что Нутопию может признать ООН, и тогда у них появился бы шанс получить дипломатическое убежище. У Джона тогда были проблемы с Иммиграционной службой США, и он хотел преодолеть их. Нутопия – шутка, но в каждой шутке, как известно, имеется крупица наболевшего. К теме создания Нутопии Джон вернется в альбоме Mind Games – он вышел в октябре 1973-го и содержал контактную информацию нутопийского посольства, находившегося по загадочному адресу: Нью-Йорк, улица Уайт, 1, а также гимн страны, который был несколькими секундами тишины.

«Суперкухня» притягивала не только членов семьи Леннона, его кошек и работников, но иногда и соседей. У новеллиста Дэвида Марлоу остались ностальгические воспоминания о том времени, когда он сидел на восьмом этаже в гостиной своей квартиры и часто слышал тающие звуки акустической гитары Джона, если день был погожий и открывались окна. Он даже мог увидеть Леннона, перебиравшего струны. По мнению Марлоу, налицо был контраст между тем, что Джон исполнял раньше, и куда менее оптимистичной нынешней музыкой: «Даже старые песни четверки, с их внезапными взрывами мелодии, которые раньше казались такими восторженно радостными (yeah, yeah, yeah) и были в первую очередь о любви, теперь звучали грустно». Они оставляли «непривычное чувство меланхолии, мечтательной печали по прошлому, когда, как иногда кажется, всё (в том числе и люди) было немного лучше» (115).

Дэвид Марлоу был не так уж далек от истины, рассуждая о направлении, в котором Джон двигался в поздних семидесятых. Но изменения уже были на горизонте. Чтобы почувствовать, наконец, необходимый импульс, Джону предстояло изгнать своих демонов – того же «могучего Дилана». И он пока что не в полной мере освободился от «вывиха», столь заметного в композициях, сочиненных на «пенсии» (или, как он назвал это позже в том же году, – в период «домохозяйствования»). Демозапись Many Rivers To Cross Джимми Клиффа – Леннон неоднократно обращался к этой песне раньше – теперь была сделана на электрогитаре в сопровождении драм-машины. К концу записи Джон отходит от основной мелодии и начинает наигрывать фрагменты My Girl Смоки Робинсона и, совсем коротко, I Don‘t Believe You Дилана. Он продолжил в этом же ностальгическом ключе, играя на пианино You Send Me Сэма Кука и Cathy‘s Clown группы Everly Brothers.

В 1974-м Джон предпочел более траурное прочтение Many Rivers To Cross, когда продюсировал кавер Гарри Нильсона для пластинки Pussy Cats. Когда Нильсон работал, Джон, выполняя задачи продюсера записи, торопливо состряпал струнную аранжировку песни. Позже, когда ему нужно было сочинить аккомпанемент для #9 Dream, новой песни, которую он собирался включить в альбом Walls And Bridges, он поднял оркестровку Many Rivers To Cross Нильсона, чтобы #9 Dream «ожила». Джон любил называть такой механический подход к сочинению песен «ремесленничеством»: ничего личного, просто прагматичное отношение к созданию рабочего продукта, чтобы выпустить запись на музыкальный рынок. В Glass Onion, более красноречивом примере времен «Белого альбома», Джон подробнее рассказал о неизбежной трудности ремесленничества, которую он описывал как «попытку сделать все без швов». Контраст был в том, что Джон предпочитал такое сочинение песен, когда и слова, и музыкальное воплощение рождались легко и внезапно, как озарение в моменты чистого вдохновения:

«Я всегда чувствовал, что лучшие песни – те, которые приходят к тебе сами… Я могу сесть и сделать песню, что ли. Особого удовольствия я бы от этого не испытал, но сделать песню вот так я могу. Это кажется мне трудным. Но – могу. Я называю это ремесленничеством, понимаете? Я провел достаточно лет за этим занятием, когда ты конструируешь. Но мне никогда это не нравилось. Люблю, когда подсказывает вдохновение – из души вырывается» (116).