Джон Леннон. 1980. Последние дни жизни

Работая над Darling Boy, Джон, несомненно, вспоминал знаменитый визит четверки в Ришикеш, в компании с Махариши Махеш Йоги. Это было весной 1968 года, возможно, в самый плодотворный для него композиторский период. В India, India Джон привносит свои давние впечатления от посещения ашрама Махариши, как мантру распевая «Индия, Индия, прими меня в свое сердце». В Help Me To Help Myself, еще одной записи из этой поры (акустическая гитара), Леннон призывает в свою песню христианского бога. Для него это момент духовного и эстетического пробуждения. «Господи, помоги мне помочь себе», – поет он.

Творческая энергия Леннона побудила его больше и чаще перерабатывать тексты и мелодии. Выглядело так, словно он проводил эксперименты с каждой композицией с помощью пробных записей, прививая и пересаживая различные фрагменты, чтобы добиться самой эффектной комбинации. Показательным примером была его песня Memories. Для нее он свободно заимствовал музыкальные элементы из India, India, которые трансплантировал в самые разнообразные тексты, включая Howling At The Moon. И, что еще более странно, мы видим отсылку к «щепке, плывущей в море» из May You Never Be Alone Хэнка Уильямса, выпущенной в 1950 году. Уильямс оказал значительное влияние на Леннона в самом начале – Джон однажды рассказывал, что подражал этому пионеру кантри и вестерна, распевая Honky Tonk Blues еще до того, как научился играть на гитаре. И вот с тем же безумием Джон поет в Memories: «Это чудо, что я выжил» (120).

В этот же период Real Life трансформировалась в новую композицию, названную Girls And Boys. К тому моменту Girls And Boys была единственным все еще существовавшим напоминанием о проекте мюзикла «Баллада о Джоне и Йоко». Джон был явно неравнодушен к этой песне и записал не менее шести вариантов, в последний раз еще и добавив новый фрагмент, который назывался Baby Make Love To You. В Girls And Boys Джон поет о забавах молодости, о мире, где юноши и девушки спокойно тратили время на бирюльки и развлечения, – все, в чем они нуждались, была любовь. Было записано минимум четырнадцать дублей композиции, и в какой-то момент Джон даже пошутил, что уже добрался до «дубля 90».

I‘m Crazy явно удостоилась самого большого его внимания из всех композиций, сделанных на «пенсии». Эта песня не только записана во множестве вариантов, но и под разный аккомпанемент – от рояля до акустической гитары, есть даже версия на электрогитаре в духе Revolution, но потом Джон вернулся к изначальной партии клавишных. Медленнее всего рождался припев. Когда он наконец возник, то стал, по сути, объяснением Джона о его отсутствии в музыкальном мире, хотя в сочетании с меланхоличной основной темой это звучало причудливо: «Я просто должен был это отпустить».

Четырнадцатого января привычный ритм повседневной жизни Леннонов нарушился: в «Дакоту» позвонил Пол. Он находился на другой стороне парка, в отеле «Стенхоуп». Они с женой Линдой и с четырьмя детьми: Хизер, Мэри, Стеллой и Джеймсом, приехали в Нью-Йорк перед гастролями Wings в Японии, которые должны были начаться к концу недели. Пол хотел заглянуть в гости, объявив, что Линда «достала ядреную траву», которой ему не терпелось поделиться с Джоном и Йоко. Разговор вывел Леннонов из равновесия, и они ответили отказом. Их возмутили планы Пола остановиться в президентском люксе отеля «Окура» в Токио. «У Пола тур по Японии, и он звонит похвастаться, что будет жить в нашем номере в “Окуре”. Если эти двое будут там спать, – негодовал Джон, – мы уже никогда не будем там в покое – они обосрут нам гостиничную карму» (121). Но это не конец истории. Во время еженедельного телефонного разговора с тетушкой Мими Джон упомянул звонок Пола, который жаловался на то, как трудно было снова организовать гастрольный тур Wings. «А на черта ты это делаешь тогда?» – спросил его Джон. «Если по-простому, он не может отказаться от публичности», – объяснил он Мими. Желание оставаться востребованным Джон, несомненно, мог понять, хотя и открыто высмеивал в это время. Это было то, что он сам, обобщив, отверг, когда спел в I‘m Crazy «я просто должен был это отпустить». Но если честно, временами он тоже чувствовал тягу к публичности в годы своего затворничества (122).