— Невозможно, монсеньор! — воскликнул Лоу. — После всего, что произошло между лордом Стэром и мной, мы не можем вступать друг с другом даже в деловой разговор.
— Тогда, милорд, — сказал регент, обращаясь к послу, — я буду вынужден просить отозвать вас.
— Мне жаль, что я потерял личное доверие Вашего Высочества, которым пользовался так долго, — ответил лорд Стэр. — Но я говорил откровенно, и когда-нибудь, убеждён в этом, вы признаете, что я дал вам хороший совет.
И с глубоким, почтительным поклоном регенту и высокомерным кивком Джону он удалился.
Когда все препятствия были устранены, регент передал Джону Лоу звание генерал-контролёра финансов, а Аржансон, к своей величайшей досаде, должен был уступить свой пост ненавистному сопернику и ограничиться должностью хранителя печатей. Лоу достиг цели своего честолюбия. Он стал равным самым высокопоставленным лицам и даже превосходил их. Он восторжествовал над всеми своими врагами, и так как регент всецело руководился его советами, то можно было сказать, что Джон держал в своих руках бразды правления. В течение четырёх лет он, благодаря принятию подданства, буквально сделался, употребляя выражение Вольтера, из шотландца французом, из протестанта католиком, из проходимца — владетелем лучших поместий в королевстве и из банкира — первым министром.
Сила и способности нового генерал-контролёра были признаны не только управляемым им народом, но и всеми державами Европы. Английское министерство, видя, что лорд Стэр оскорбил его и был лично неприятен ему, решило отозвать посла и немедленно назначило в Париж графа Стенхоупа, одного из своих государственных секретарей. Народный восторг, выражавшийся самым различным образом, удостоверял регента, что его выбор был весьма приятен стране. Все классы общества соперничали друг с другом в лести новому генерал-контролёру. Почести оказывались ему пуще прежнего. Повсюду можно было видеть его портрет со следующими латинскими стихами, напечатанными под ним:
Иностранные государства также относились к Лоу с уважением; увольнительное свидетельство от его родного города, Эдинбурга, было ему выслано в драгоценном золотом ящике. Как раз в то время Лоу вёл переговоры с лордом Лондондерри о покупке знаменитого бриллианта Питта, который впоследствии стал лучшим украшением французской короны. Этот бриллиант, величиной почти с голубиное яйцо, необыкновенно чистой воды и чарующего блеска, получил имя «Регент». Чтобы высказать свой восторг перед гением Лоу, эрл Ислей переиздал одно из ранних произведений великого финансиста, снабдив его надписью из Цицерона:
Роскошь Джона возросла ещё более. Он занимал тот же дом на Вандомской площади, но его большие покои были значительно расширены, а обеды и праздники стали великолепнее прежних. Впрочем, эти удовольствия нисколько не мешали его внимательному отношению к государственным делам. Он отдавал всё своё время, все силы исполнению своих обязанностей.
Но именно в то время, когда, по-видимости, Лоу был более всего в безопасности, когда он пользовался всеобщим почётом, когда на всех улицах только и слышалось его имя и клики народа повсюду сопровождали его, именно тогда начали проявляться признаки страшной катастрофы, которую ему суждено было испытать.
Глава XX. Опала на звонкую монету и миссисипские бандольеры