Джонатан Стрендж и мистер Норрелл

Стрендж попросил принести ему острый нож и чистые бинты. Когда требуемое доставили, волшебник снял сюртук, закатал рукава рубашки и начал бормотать что-то на латыни. Потом он сделал длинный глубокий надрез на руке и принялся брызгать кровью на головы трупов, стараясь, чтобы попало на глаза, ноздри, язык. Через некоторое время один мертвец зашевелился и поднялся. Из горла его вырвался страшный хрипящий звук, как будто высохшие легкие наполнились воздухом, а руки и ноги задрожали так, что некоторые зрители попятились в страхе. Один за другим трупы ожили и заговорили на странном гортанном языке, содержащем куда больше пронзительных вскриков, чем любое известное наречие.

Даже Веллингтон немного побледнел. Только Стрендж оставался с виду совершенно бесстрастен.

– Боже! – воскликнул Фицрой Сомерсет. – Что же это за язык?

– Полагаю, один из диалектов ада, – ответил Стрендж.

– Неужели? – удивился Сомерсет. – Как интересно!

– Быстро же они его выучили. Они там всего три дня, – заметил лорд Веллингтон. Он любил, когда люди все делают быстро, не тратя времени на пустяки. – Вы знаете этот язык, Стрендж?

– Нет, милорд.

– Тогда как мы будем с ними разговаривать?

Вместо ответа Стрендж схватил за волосы ближайшего из оживших покойников, оттянул нижнюю челюсть и плюнул ему в рот. В тот же миг бывший труп перешел на свой родной, земной язык, неаполитанский диалект итальянского, который для большинства присутствующих оставался таким же непонятным, как и язык ада, да и звучал почти так же ужасно. Впрочем, у этого языка было заметное преимущество: его вполне хорошо понимал капитан Уайт.

С помощью капитана майор Грант и полковник де Ланси допросили мертвых неаполитанцев и остались очень довольны ответами. Мертвые неаполитанцы в отличие от любых живых пленных старались во всем угодить дознавателям. Выяснилось, что незадолго до гибели несчастные получили весточку от укрывшихся в лесу собратьев. Те сообщали о захваченных пушках и объясняли, как добраться до деревеньки в нескольких лигах от города Саламанка, откуда путь до убежища легко найти по нанесенным мелом на камнях и деревьях тайным знакам.

Майор Грант взял с собой небольшой кавалерийский отряд и через три дня вернулся с пушками и дезертирами. Веллингтон был в восторге.

К несчастью, Стрендж так и не смог отыскать заклинания, чтобы вернуть неаполитанцев в печальный сон[73]. Он предпринял несколько попыток, но результата не добился, если не считать того, что в какой-то момент все семнадцать трупов вдруг начали расти и раздуваться, пока не достигли двадцати футов в высоту и не сделались странно прозрачными, словно громадные акварельные изображения самих себя на тонком муслине. Стрендж возвратил их к обычному размеру, но, что делать с ними дальше, никто по-прежнему не знал.

Сперва мертвых неаполитанцев поместили вместе с пленными французами, но те принялись громко роптать на такое соседство. («Их недовольство можно понять», – заметил лорд Веллингтон, с отвращением разглядывая покойников.)

Затем пленных отправили в Англию, а неаполитанцы остались с армией. Все лето они разъезжали с войсковым обозом, закованные по приказу его светлости в цепи. Предполагалось, что кандалы не дадут им разбредаться, но мертвецы не боялись боли и легко избавлялись от оков, нередко оставляя на цепях куски мяса. Освободившись, они отправлялись на поиски Стренджа и слезно молили его каким угодно способом вернуть их к полноценной жизни. Неаполитанцы повидали ад и не хотели снова там оказаться.

В Мадриде испанский художник Франсиско Гойя сделал сангиной набросок Джонатана Стренджа в окружении мертвых неаполитанцев. На рисунке волшебник сидит на земле, опустив голову и бессильно уронив руки; вся поза свидетельствует о беспомощности и отчаянии. Неаполитанцы стоят за его спиной. Одни смотрят на волшебника голодными глазами, на других лицах застыло выражение мольбы, а один робко тянется рукой к его волосам. Нет необходимости говорить, насколько этот портрет отличен от других изображений Стренджа.

Двадцать пятого августа лорд Веллингтон отдал приказ уничтожить мертвых неаполитанцев[74].

Стрендж не хотел, чтобы слухи о его магических экспериментах на развалинах церкви во Флорес-де-Авиле достигли ушей мистера Норрелла, и потому ни разу не упомянул о них в письмах и даже попросил его светлость не включать этот эпизод в официальные донесения.

– Хорошо, хорошо! – ответил его светлость.

Лорд Веллингтон и сам не любил писать о волшебстве – ему вообще не нравилось то, в чем он не до конца разбирался.

– Хотя вам это не поможет, – заметил он. – Всякий, кто писал домой в последние пять дней, изложил все самым детальным образом.

– Знаю, – сказал Стрендж. – Однако люди склонны преувеличивать мои свершения, и в Англии к этому привыкли. Решат, будто я исцелил нескольких раненых неаполитанцев или что-нибудь в таком роде.