Джонатан Стрендж и мистер Норрелл

– Могу сказать одно: до того, как помешаться на покойной жене, он был одержим Джоном Аскглассом. Наверное, вы тоже заметили? Мне крайне мало известно об английской магии, а сами волшебники всегда казались кучкой скучных стариков. Единственное исключение – Джон Аскгласс. Он – совсем иное дело! Волшебник, подчинивший себе обитателей Иноземья![151] Единственный, кому удалось победить смерть! Маг, которого сам Люцифер вынужден был признать ровней! И всякий раз, как Стрендж сравнивал себя с этим титаном – а он не мог не сравнивать время от времени, – он осознавал себя тем, кто он есть: жалкой приземленной посредственностью! И вот достижения, столь ценимые на заброшенном островке[152], рассыпаются в прах. Как тут не впасть в отчаянье! Кто смертен, тот не должен искать того, что за пределом смерти. – Байрон замолчал, словно пытаясь запомнить последнюю фразу, чтобы потом вставить в поэму. – В сентябре, в швейцарских горах, на меня самого напала подобная меланхолия. Я бродил, каждые пять минут слыша гром обвалов, – казалось, Бог вознамерился меня уничтожить! Душа разрывалась от бессмертных устремлений. А порою боль становилась настолько острой, что хотелось пустить себе пулю в лоб. Единственное, что удержало от безумного шага, – мысль об удовольствии, которое моя смерть доставит теще.

Меньше всего на свете доктора Грейстила волновала судьба лорда Байрона, так что тот мог спокойно застрелиться, когда пожелает. Однако сама идея встревожила доктора.

– Вы считаете, он может себя убить?

– О, разумеется!

– Что же делать?

– Что делать? – Вопрос поэта прозвучал эхом. – А почему вы считаете, будто необходимо что-то делать? – несколько озадаченно добавил он, затем, видимо решив, что речь уже и так слишком долго идет о другом человеке, перевел разговор на собственную персону. – Вообще-то, доктор Грейстил, я рад, что судьба свела меня с вами. Дело в том, что я прихватил из Англии собственного врача, однако уже в Генуе был вынужден его уволить. А сейчас мне кажется, что начинают качаться зубы[153]. С чего бы это? Взгляните-ка! – Байрон открыл рот и оскалился.

Доктор Грейстил осторожно дотронулся до крупного, очень белого и крепкого зуба.

– Они совершенно здоровы, – заметил он.

– О, вы так считаете? Боюсь, это ненадолго. Я старею. Чахну и сам это чувствую. – Поэт тяжело вздохнул, но тут же, словно подумав о чем-то более радостном, добавил: – А знаете, история со Стренджем подоспела как раз вовремя. Я сочиняю поэму о маге, который силится противостоять Необоримым Духам, вершащим его судьбу. Конечно, в качестве прототипа для мага Стрендж не совершенство; ему недостает истинно героических черт характера. Но ничего, здесь я для яркости добавлю кое-что из собственной индивидуальности.

Мимо прошла очаровательная молодая итальянка. Байрон моментально склонил голову под каким-то странным углом, прикрыл глаза и вообще принял такой вид, будто вот-вот зачахнет от хронического несварения желудка. Доктору оставалось лишь предположить, что поэт хочет продемонстрировать прекрасной особе байронический профиль и байроническое выражение лица.

57. Черные письма [154]

Декабрь 1816 года

Санта-Мария-Дзобениго, Венеция

Джонатан Стрендж – преподобному Генри Вудхоупу

3 декабря 1816 г.

Мой дорогой Генри!