Джонатан Стрендж и мистер Норрелл

Приготовься прочесть удивительную новость. Я видел Арабеллу. Видел ее и говорил с ней. Разве это не прекрасно? Разве это не лучшее из всех возможных известий? Ты не поверишь. Не поймешь, как такое может быть. Однако это не сон, не пьяный бред, не приступ безумия и не действие опиума. Рассуди сам: стоит только принять, что на прошлое Рождество в Клане мы оказались частично заколдованными, как все сразу становится вероятным и возможным. Согласись, есть немалая ирония в том, что как раз я и не распознал магию. В свою защиту могу сказать только, что колдовство было совершенно неожиданной природы и исходило из непредвиденного источника. И все же, к своему огромному стыду, вынужден признать: другие оказались куда сообразительнее. Джон Хайд сразу почувствовал неладное и пытался меня предупредить, а я не захотел его слушать. Даже ты, Генри, упрекнул меня, что я слишком погрузился в книги, пренебрегая и обязанностями, и вниманием к жене. Однако я не прислушался к твоим словам, а несколько раз даже позволил себе ответить довольно грубо. Теперь я очень об этом сожалею и покорно прошу прощения. Вини меня, сколько считаешь нужным, все равно сам я сужу себя куда строже. Но пора обратиться к сути дела. Ты крайне необходим мне здесь, в Венеции. Арабелла совсем недалеко отсюда, однако она не в состоянии покинуть место своего заключения, а я не могу проникнуть туда, к ней – по крайней мере, [несколько строк густо зачеркнуто]. Венецианские друзья очень добры, но одолевают меня вопросами. Слуги у меня нет, и по некоторым причинам мне трудно передвигаться по городу незамеченным. Рассказать подробнее не могу. Мой дорогой, добрый Генри, пожалуйста, как можно скорее приезжай в Венецию. Наградой за доверие послужит сама Арабелла, возвращенная нам обоим в добром здравии. Для чего же еще, если не для этого, Бог создал меня величайшим волшебником эпохи?

Твой брат,

^С.

Санта-Мария-Дзобениго, Венеция

Джонатан Стрендж – преподобному Генри Вудхоупу

6 декабря 1816 г.

Мой дорогой Генри!

После того как я отослал тебе первое письмо, меня замучили угрызения совести. Ты знаешь, я никогда тебе не лгал, не лгу и лгать не собираюсь, однако должен признать, что не рассказал довольно, чтобы ты получил ясное представление о нынешнем положении и состоянии Арабеллы. Да, она не мертва, но… [12 строчек зачеркнуты и не поддаются расшифровке]… под землей, внутри холма, который они называют бругом. Жива и не совсем жива, но и не мертва – заколдована. С незапамятных времен они похищают христиан, чтобы обратить в слуг, или, как в данном случае, заставляют их принимать участие в собственных тоскливых развлечениях: танцах, пирах, бесконечных пустых торжествах. Однако главный и самый горький упрек, который я бесконечно обрушиваю на собственную голову, заключается в том, что я предал Арабеллу – ту, которую был призван оберегать и защищать.

Санта-Мария-Дзобениго, Венеция

Джонатан Стрендж – преподобному Генри Вудхоупу

15 декабря 1816 г.

Мой дорогой Генри!

Так грустно признаваться, но у меня появились еще более серьезные основания для беспокойства, чем те, о которых я писал в прошлом письме[155]. Делаю все, что могу придумать, дабы разрушить оковы ее мрачной тюрьмы, однако совершенно безуспешно. Ни одно известное науке заклинание не способно пробить и малую брешь в столь древних чарах. Вероятно, во всем английском каноне просто нет заклятий такой мощи. Даже рассказы о том, чтобы волшебникам удавалось освободить пленников Страны Фей, чрезвычайно редки. Вернее, я не помню ни одного подобного случая. В одной из книг Мартин Пейл описывает, что порою эльфы устают от присутствия земных гостей и без предупреждения выдворяют их из бруга. Несчастные пленники оказываются в родных краях, но через сотни лет после того, как их покинули. Может быть, так и будет. Арабелла вернется в Англию через много лет после твоей и моей смерти. Одна эта мысль леденит мне кровь. Не стану скрывать: мне сейчас очень плохо; самая черная меланхолия целиком поглотила мою душу. Время со мной не в ладах. Круглые сутки царит глухая полночь. У меня были и настенные часы, и карманные – я разбил и те и другие. Не мог вынести, что они надо мной насмехались. Я не сплю, не могу есть. Пью много вина – и кое-чего еще. Время от времени, очевидно, теряю рассудок. Трясусь, смеюсь и плачу одновременно. Как долго это длится, не знаю – возможно, час, а может быть, и весь день. Впрочем, довольно. Суть дела в безумии. Очевидно, я первым из английских волшебников это осознал. Норрелл прав: мы можем обойтись без помощи эльфов. Он сказал, что у сумасшедших много общего с эльфами, но тогда ни я, ни он сами толком не понимали всей важности этих слов. Генри, если бы ты только знал, как отчаянно мне тебя здесь не хватает. Почему ты все не приезжаешь? Может быть, заболел? Я не получил ответа ни на одно из своих писем, но, возможно, ты уже в пути и эти строки тебя не застанут.