(В ночь присуждения премий Академии Киноискусства в 1937 году Айра Гершвин находился в отеле "Готхем" в Нью-Йорке. В два часа ночи он слушал по радио передачу из Голливуда. В своем письме ко мне, написанном в то время, когда готовилось новое издание этой книги, он писал: "В те годы на соискание премии выдвигались не пять песен, как теперь, а десять. В программе из Голливуда оркестр исполнил все десять песен, закончив "Этого они не могут у меня отнять", объявленной дирижером как вероятный победитель. Но всего лишь несколько секунд спустя они все же отняли ее у меня, после того как ведущий программы распечатал конверт и объявил, что победила песня "Милая Лейлани" (Sweet Leilany). Вы знаете, что я вовсе не честолюбив, но на этот раз я был по-настоящему огорчен; не за себя, конечно, а за Джорджа".)
Увидев готовый фильм, Джордж остался не очень доволен тем, как режиссер распорядился его музыкой. 12 мая 1937 года он писал Айзеку Голдбергу: "В фильме песни прозвучали не так, как я задумал. Пара моих песен была по сути дела просто загублена". Одной из таких песен была "Хай-хоу!" (Hi-ho!), которая, по мысли братьев, должна была прозвучать в начале фильма, хотя она и не была предусмотрена в сценарии. Идея состояла в том, что Фрэд Астер видит изображение прекрасной девушки на афише театрального киоска в Париже и приходит в такой восторг, что начинает петь лирическую песню о своей любви к ней, а затем исполняет захватывающий танец на парижских улицах. Это была первая песня, которую Джордж и Айра написали для фильма "Давай станцуем". Когда они сыграли ее продюсеру Пандро Берману и режиссеру Марку Сандричу, те были просто в восторге. Однако, когда картина была запущена в производство, из-за ограничений в бюджете пришлось отказаться от дорогостоящих декораций, требуемых для этого эпизода. Таким образом, ни песня, ни эпизод не вошли в фильм. До 1967 года о существовании песни знали лишь несколько близких друзей из окружения Гершвинов. В 1967 году она, наконец, вышла в "Гершвин Паблишинг Компани" и издательстве "Нью Доун Мьюзик Корпорейшен". В том же году она была представлена любителям музыки в записи Тони Беннета.
Процитированные выше строки из письма Гершвина Голдбергу свидетельствуют о растущем недовольстве и разочаровании Джорджа в Голливуде и его обитателях, пришедшим на смену восторженному энтузиазму, испытанному им всего лишь полгода назад. "Со времени нашего последнего визита шестилетней давности, — писал он другу 3 декабря 1936 года, — Голливуд стал совсем другим. Здесь появилось много настоящих профессионалов, с которыми легко и приятно работать, а также немало друзей и знакомых из Нью-Йорка, так что светская жизнь бьет ключом. Писатели и композиторы находятся в постоянном тесном общении, что совершенно немыслимо у нас в Нью-Йорке. Я часто встречаюсь с Ирвингом Берлином и Джеромом Керном за игрой в покер или в гостях у друзей. Общая атмосфера здесь очень
Что касается
Для Джорджа жизнь в Голливуде означала нескончаемую череду коктейлей и ужинов. Днем, если он не был занят, он любил совершать долгие пешие прогулки (которые ему рекомендовал его массажист) вместе со своим мохнатым любимцем терьером, или же сыграть с друзьями партию в теннис после энергичной разминки со своим незаменимым секретарем Полом; или же прокатиться на своем новом автомобиле марки "корд", которым он очень гордился. Любимым отдыхом для него было провести несколько часов у мольберта. Его постоянно окружали старые и близкие друзья. Помимо Ирвинга Берлина и Джерома Керна, упомянутых в написанном в 1937 году письме, он часто виделся с Оскаром Левантом, Харолдом Арленом, "Йиппом" Харбургом, Моссом Хартом, Джорджем Паллеем, Александром Стайнертом, Лилиан Хеллман, Артуром Кобером, Бертом Калмаром, Эдвардом Дж. Робинсоном, Гарри Руби и многими другими. Появилось также много новых друзей. Среди тех, кого Джордж особенно ценил и любил, был современный композитор Арнольд Шёнберг, живший неподалеку и часто приезжавший, чтобы сыграть с Гершвином партию в теннис.