Джордж Гершвин: Путь к славе

XI. Классика

"Мишура и обстоятельства" (Pomp and Circumstance) Элгар

Все перечисленные в программе номера, исполненные до "Рапсодии в голубых тонах", были приняты весьма сдержанно. Даже многочисленные бешено аплодирующие поклонники и просто любители удовольствий, для которых Уайтмен был верховным жрецом, а джаз — религией, не могли расшевелить совершенно бесстрастную публику. И по мере того как концерт продолжался, в публике стали заметны признаки нарастающего беспокойства и нетерпения. Печальный факт: сходство стиля и одинаковое звучание многих произведений оказались суровым испытанием для слуха.

И хотя, когда должна была зазвучать "Рапсодия в голубых тонах", публикой окончательно овладела усталость и скука, первые такты сразу изменили настроение в зале. С первым же всхлипом кларнета Росса Гор-мена публика вся обратилась в слух. С этой минуты музыка словно взяла их в плен и не отпускала, пока не раздались финальные всплески коды. "Где-то в середине партитуры я заплакал", — вспоминает Уайтмен. "Когда я пришел в себя, мы сыграли уже одиннадцать страниц, и до сих пор я не могу понять, как я все это время дирижировал".

Как только отзвучал последний аккорд, зал разразился овацией, длившейся несколько минут. Реакция зала была красноречивей всяких слов. Что же касается строгого "жюри" — музыкальных критиков, то мнения, мягко говоря, разделились. Некоторые были вне себя от восторга. Х.О. Озгуд сказал, что "это гениальнее, чем "Весна священная" Стравинского". Генри Т. Финк воскликнул, что "Рапсодия" "превосходит все написанное Шёнбергом, Мийо и прочими футуристами". Гилберт У. Габриэль писал: "Начало и конец ее поразительны; особенно — начало, когда беспокойные, пьяные всхлипывания вступления заставляют слушателей вздрогнуть. Со всеми своими недостатками, некоторой расплывчатостью и синкопированными повторениями это произведение — выдающееся событие. М-р Гершвин неоспоримо обладает бездной таланта, отблеск которого лежит и на этом произведении". Уильям Дж. Хендерсон так охарактеризовал "Рапсодию": "Это в высшей степени мастерское произведение, требующее от пианиста прекрасной техники владения инструментом и открывающее большие возможности для оркестрового аккомпанемента, в котором характерные озорные пассажи саксофонов, тромбонов и кларнетов сливаются в поистине мастерское оркестровое произведение". Димс Тэйлор говорил, что в "Рапсодии" "проявились скрытые до того возможности молодого композитора сказать свое новое и интересное слово в избранной им музыкальной форме… В его "Рапсодии" есть все недостатки, которые вообще присущи любой экспериментальной работе, но она также раскрывает его подлинный талант мелодиста, обостренное чувство гармонии, которые подчеркивают ритмическую незаурядность этой вещи. Более того, это настоящий джаз не только по партитуре, но и по форме. Теперь все взоры обращены на м-ра Гершвина, он, может быть, сумеет вытащить джаз в мир большой музыки". Олин Даунс увидел в этом произведении "незаурядный талант, стремление молодого композитора пойти гораздо дальше других в трудной работе по освоению музыкальной формы, где он пока еще далеко не мастер… Часто цель, которую ставит перед собой м-р Гершвин, оказывается недосягаемой из-за технического несовершенства, но несмотря на все это, он сумел выразить себя в яркой и в целом в высшей степени оригинальной манере".

Питтс Санборн и Лоренс Гилмен отнеслись к произведению резко отрицательно. Санборн считал, что музыка "опускается до уровня пустых пассажей и бессмысленных повторов". Гилмен был еще более резок в своем неприятии этого произведения. "Какие серенькие и заурядные мелодии, как сентиментально и безвкусно гармоническое решение, и все это облечено в аляповатые одежды контрапункта. Остается только рыдать над безжизненностью ее мелодии и гармонии, таких искусственных, таких застывших, таких невыразительных. А потом вспомнить для сравнения богатый и причудливый ритм, яркие и живые краски звучащего оркестра".

Среди тех, кто знал о готовящемся 12 февраля концерте, были и такие, кто насмешливо называли его "уайтменовской причудой". Нашлись и другие, которые так говорили о попытке Гершвина написать серьезную музыку: "Он сломает себе шею или заморит себя голодом". Все они прикусили языки, когда улеглись бушевавшие после концерта споры и страсти. Успех концерта был настолько огромен, что превзошел все ожидания даже самого Уайтмена. Многие авторитетные музыканты и критики подвергли его тщательному аналитическому разбору, какому обычно подвергались лишь самые значительные события музыкальной жизни.