Джордж Гершвин: Путь к славе

Зато другая история, которую я сейчас расскажу, отнюдь не выдумка. В 1924 году Олдос Хаксли отправился в кругосветное путешествие на грузовом судне. Одной из пластинок, которые он взял с собой в путешествие, была "Рапсодия в голубых тонах" в исполнении оркестра Уайтмена. Более чем вероятно, что таким образом "Рапсодия" объехала мир во второй раз. И когда несколько лет спустя штурман сэр Фрэнсис Чичестер собирался в свое одиночное кругосветное плавание, его сын приготовил для его путешествия две музыкальные записи. В своей книге "Джипси Мот колесит по свету" (1967) сэр Фрэнсис пишет, что, наблюдая, как на "мягко вздыхающее море" садится солнце, "я не мог желать ничего более прекрасного, чем послушать записи Равеля и Гершвина". Есть все основания думать, что на кассете с музыкой Гершвина, которую он тогда слушал, была и "Рапсодия в голубых тонах".

Форма "Рапсодии в голубых тонах" заимствована у венгерского композитора Листа; главная медленная часть восходит к русскому композитору Чайковскому; гармонии напоминают француза Дебюсси или поляка Шопена. И все же, как в самой Америке, в этом гигантском плавильном тигле, в "Рапсодии" перемешались различные заимствованные элементы, чтобы вылиться в произведение истинно американское. По своей молодой стремительности, порыву, неуспокоенности, оптимизму "Рапсодия" — чисто американская музыка. Она является также и истинно гершвиновским произведением по свежести ритмических и музыкальных идей, по живости и упругой энергии мускулов, по своему безошибочному чутью музыкального эффекта. Высокий, пронзительный голос кларнета в первых, открывающих "Рапсодию" тактах обнаруживает прекрасное понимание автором возможностей звукового эффекта. После низкой трели кларнет начинает свое восхождение по "лестнице" из семнадцати нот, останавливается на полпути, и после непродолжительного глиссандо продолжает свое восхождение легко и свободно portamento. Потом он снова возвращается к первой теме. Эта тема не только открывает "Рапсодию", но создает и определяет настроение всего произведения. В нем слышен голос беспокойных 20-х годов, эпохи борьбы с традиционными верованиями и предрассудками, эпохи гедонизма, пренебрежения условностями и исступленной погони за удовольствиями; эпохи женщин свободной морали и любителей сладкой жизни, эпохи карманных фляжек с вином и нелегальных питейных заведений, эпохи брачного рационализма и знаменитых острот Дороти Паркер[28]. Музыка "Рапсодии" рассказывает об этом времени так же живо и ярко, как канканы Оффенбаха о временах Второй французской империи или вальсы Иоганна Штрауса об Австрийской империи времен Франца Иосифа.

Заявив о себе, начальная живая и беспечная тема мгновенно завершается переходной фразой у духовых, которая уже несет в себе зачатки второй главной темы. Эта новая, полная жизни и энергии тема, которую наконец конкретизирует фортепиано, продолжает нести с собой ощущение дерзкого безрассудства, звучащего уже в самом начале. Некоторые исследователи пытались доказать сходство между этой мелодической идеей "Рапсодии" и вступительными тактами Четвертого фортепианного концерта Бетховена, однако сходство это весьма отдаленно. Вторая тема впервые появляется и вновь возникает в партии оркестра и является основой продолжительной фортепианной каденции. Затем несколько восходящих аккордов фортепиано подводят к главной части произведения — медленной, которую исполняют струнные. Ее наиболее часто цитируют и лучше всего знают из всей серьезной американской музыки. Пол Уайтмен использовал эту часть в качестве своих постоянных радиопозывных и открывал ею свои выступления на концертах. На нее были написаны слова. В таком виде она впервые прозвучала в исполнении Фрэнсис Уильямс. Джордж Гершвин исполнил ее на церемонии бракосочетания своей сестры и Леопольда Годовского-младшего в доме Айры Гершвина в 1930 году. Она звучала в органном исполнении в Тэмпл Эману-Эл[29] во время похорон Гершвина.

Мелодию подхватывает весь оркестр. Затем снова возникает первоначальная музыкальная фраза. Исполненная в быстром темпе, она переходит в заключительную часть. Оркестр мощно утверждает тему кларнета, звучащую в начале, задумчиво и мечтательно "вспоминает" вторую тему фортепиано. В конце звучит короткая и драматическая кода.

"Рапсодию в голубых тонах" ни в коей мере нельзя считать последовательным и законченным музыкальным шедевром. Суровые упреки критиков несомненно справедливо указывают на ее слабые стороны. К ним относятся неопределенность и расплывчатость формы, тяжеловесность и прямолинейность в разработке отдельных частей музыкальных тем. Иногда, когда вдохновение вдруг изменяет композитору, в ней появляются повторы уже известных музыкальных идей, невыразительные гаммообразные вставки и целые аккордовые пассажи; чувствуется некоторая наивность и непрофессионализм в гармонических построениях. Но основной мелодический и ритмический материал настолько хорош и свеж, подан с таким чувством и непосредственностью, что все произведение в целом неизменно волнует слушателей.