Джордж Оруэлл (Эрик Блэр). Жизнь, труд, время. 2014

Сам по себе факт отнюдь не ставил под сомнение основы британской демократии, тем более в условиях войны. Но Оруэлл был до предела чуток к малейшим проявлениям того, что могло потенциально угрожать демократическим основам. Это было не первое столкновение Оруэлла с цензурой. Перед самым началом войны Эрик Блэр отозвался на стук в дверь своего деревенского дома и с немалым удивлением увидел двух полицейских офицеров, которые вежливо, но вместе с тем сухо сообщили, что явились проверить сведения о получении Блэром из-за границы запрещенных в Великобритании «грязных» книг. Оказалось, что власти перехватили письмо Блэра в парижское издательство «Обелиск», публиковавшее, в частности, романы Генри Миллера, с просьбой присылать новые романы. Скорее всего речь шла о романе «Тропик Козерога», являвшемся продолжением хорошо известного Оруэллу «Тропика Рака»⁶¹⁶. Во избежание обыска Блэру предложили «выдать» все книги этого издательства, что законопослушный британец безропотно сделал. Вслед за полицейским «рейдом» Блэр получил официальное прокурорское предостережение, что подвергнется уголовному преследованию, если подобные действия будут продолжаться. Правда, вскоре местные власти Хёртфордшира возвратили часть книг, а прокурор графства сменил тон, прислав новое официальное письмо, в котором выражал сожаление по поводу происшедшего недоразумения, ибо не учел, что его адресат, как писатель, «возможно, нуждался в книгах, обладание которыми было незаконным»⁶⁴⁶.

Фактическая цензура личной переписки, использование полицией частной информации, полученной из писем, намерение произвести насильственное изъятие принадлежавших Оруэллу книг на том основании, что они были выпущены зарубежным издательством, находившимся под подозрением, угроза уголовного преследования за обладание запрещенной литературой (формальный список которой предъявлен не был) - стали для Оруэлла свидетельством того, что, как и в других государствах, не все было благополучно и в Британском королевстве. Может быть, именно тогда зловещая тень тоталитаризма перестала быть для него абстракцией, относящейся к враждебной Германии и СССР. Оруэлл осмелился предположить почти невероятное: даже Британия не иммунизирована против зловещей угрозы. Случившееся прочно отложилось в памяти писателя. Он испугался, что и в его родной стране, как в Германии, могут начать сжигать книги. Не случайно местом действия антитоталитарного романа он выбрал не Германию и не Советский Союз, а свою родную Англию.

Цензурирование письма Оруэлла в американский журнал было вторым ярким примером вторжения государственной цензуры в творчество писателя. Сам по себе, учитывая военное время, это был мелкий факт, но для Оруэлла он имел принципиальное значение, поскольку указывал на легкость, с которой административные органы готовы вмешиваться в личную жизнь гражданина в демократической стране, если к тому есть формальные или юридические основания. Эта цензурная тема была использована автором в романе «Тысяча девятьсот восемьдесят четыре» в перипетиях главного героя Уинстона Смита, работавшего в «министерстве правды». Даже сокращенное название британского министерства информации во время войны -мининформ - было использовано в романе Оруэлла: министерство правды сокращенно называлось минправ.

События, предшествовавшие самому началу Второй мировой войны, заставили многих левых интеллектуалов пересмотреть свои позиции. Рассорившийся с Оруэллом прокоммунистически настроенный издатель Голланц, отказавшийся по политическим причинам публиковать книги Оруэлла, после заключения в августе 1939 года пакта Молотова - Риббентропа вновь протянул Оруэллу руку дружбы⁶¹⁷. После трехлетнего перерыва он написал Оруэллу письмо, расспрашивая в том числе о роли советской разведки в Испании во время гражданской войны. Он каялся, что «когда в 1936 году связался с коммунистами, не знал, что они когда-либо проводили политику, отличную от Народного фронта». Неясно, чем Оруэлл был потрясен больше: наивностью или невежеством своего издателя. «Это ужасно, что столь невежественные люди могут обладать таким большим влиянием»⁶¹⁸, - писал Оруэлл о Голланце.

Своего рода признанием собственных прошлых ошибок стала публикация Голланцем весной 1941 года сборника «Предательство левых: проверка и отвержение коммунистической политики», с предисловием Гарольда Ласки⁶¹⁹. В сборник, наряду со статьями самого Голланца и левого социалиста Джона Стрэчи, который пытался, впрочем поверхностно, провести параллель между нацистской и советской тоталитарными системами, вошли статьи Оруэлла «Фашизм и демократия» и «Фашизм и революционеры», в которых несколько глубже, чем у Стрэчи, проводилось сравнение двух режимов.