Джордж Оруэлл (Эрик Блэр). Жизнь, труд, время. 2014

Другие сотрудники сохранили несколько более критические, хотя в целом позитивные воспоминания о радиожурналисте Блэре и писателе Оруэлле. Его коллега Джон Моррис, впрочем, противопоставлял одного - другому: «Его наиболее заметными чертами были буйная и неуправляемая шевелюра и странное выражение глаз - сочетание благожелательности и фанатизма; казалось, что он видел больше обычного смертного (так оно и было) и ему было жалко того за это недопонимание. Он хорошо писал, но был плохим и скованным оратором; даже в частном разговоре плохо выражал себя и часто подыскивал правильное слово. Его еженедельные передачи были написаны блестяще, но он произносил их скучным и монотонным голосом. Я часто бывал с ним в студии, и мне было больно слушать, как такой хороший материал расходуется напрасно; подобно многим другим блестящим писателям, он в действительности никогда не понимал тонкого отличия между словом написанным и сказанным... да и не беспокоил себя этим»⁶³⁸.

На Би-би-си писатель выступал под собственным именем. Иногда это приводило к недоразумениям. Элизабет Найт вспоминала, что обычно она откликалась на телефонные звонки, говоря: «Офис мистера Блэра», на что звонивший просил прощения, говоря, что ошибся номером, так как хотел поговорить с Джорджем Оруэллом. Приходилось объяснять, что это одно и то же лицо. Несколько раз руководство предлагало Блэру выступать под известным уже всем слушателям псевдонимом, полагая, что это увеличит аудиторию, но он отказывался, заявляя, что не желает торговать своим литературным именем⁶³⁹. Правда, несколько раз тексты все же пошли в эфир от имени Джорджа Оруэлла, но это бывало только в тех случаях, когда автор был твердо убежден, что ни на какие компромиссы ни с руководством, ни с собственным мироощущением он не идет, что случалось редко. Депрессивное состояние ухудшалось с каждым месяцем работы на Би-би-си. 23 июля 1942 года Оруэлл записал в дневник: «Все, что я делаю, - это тщетные усилия, которые все меньше и меньше сопоставимы с напрасно затраченным временем. Похоже, что то же самое происходит со всеми. Самое страшное чувство - это разочарование или просто чувство того, что ведешь себя по-дурацки, делая вещи слабоумные, слабоумные не потому, что они являются частью войны, а война глупа сама по себе, но вещи, которые в действительности никоим образом не помогают военным усилиям, но считаются необходимыми огромной бюрократической машине, в плену которой все мы находимся»⁶⁴⁰.

Полупрезрительно, полуснисходительно он называл свою службу чем-то средним между школой для девиц и сумасшедшим домом⁶⁴¹. Оруэлл написал заявление о прекращении работы на Би-би-си 24 сентября 1943 года и в соответствии с существовавшими правилами уволился в ноябре. Он назвал три причины своего ухода. Первая: у него почти не оставалось времени для творчества. Между тем возможности публикации теперь стали значительно более широкими - и в Великобритании, и в США. Как раз осенью 1943 года он начал работать над «Скотным двором», и тематика, направленность, образы этого произведения его увлекали все больше и больше. Вторая: в условиях, когда в Индии было крайне мало радиоприемников, его передачи достигали только незначительного числа людей, и он все более убеждался в том, что затрачиваемые время, умственные и душевные усилия не дают должного результата. (Он был поистине потрясен, когда в ответ ему сообщили, что в Индии с ее 300-миллионным, как тогда считалось, населением было не более 150 тысяч радиоприемников.) В этих условиях его усилия казались ему тщетными.

Третья: ему все более претила необходимость считаться с военной цензурой, и он чувствовал, что многими своими передачами по существу оправдывает советский режим, неприемлемый для писателя. Он старался упоминать об СССР и Сталине как можно реже, но от похвальных слов полностью избавиться было невозможно, а критические произносить запрещала цензура⁶⁴². Как пример, вспоминался хвалебный комментарий Оруэлла на «приказ советского Верховного главнокомандующего» в феврале 1942 года: «Учитывая жестокости, творимые немцами во время их вторжения в Россию, текст отличался отсутствием мстительности, мудростью и дальновидностью в противопоставлении германского народа его правителям». Речь шла о цитате из приказа Сталина: «Было бы смешно отождествлять клику Гитлера с германским народом, с германским государством. Опыт истории говорит, что гитлеры приходят и уходят, а народ германский, а государство германское остается»⁶⁴³. Сталин сказал именно то, что хотела услышать от него британская общественность, и Оруэллу пришлось его похвалить. Но простить за это себя он был не в состоянии.