Вновь и вновь автор обращается к идеологическо-пропагандистской обработке животных диктатором Наполеоном и его подручными - беспринципными тварями, у которых на самом деле нет ничего святого, но которые выдают себя за верных и самоотверженных последователей и бывшего вождя - Старого Майора и нового - Наполеона.
Очень точно в повести подмечено, как создавался и во что вылился культ покойного старого борова, инициатора революции, подобно тому как в СССР ленинский культ стал подручным, подсобным инструментом по отношению к культу Сталина670. В повести фигурирует даже свой «мавзолей», кланяться которому ходят все животные. Череп Старого Майора водружен на возвышении, и каждое утро все обитатели скотного двора в обязательном порядке, но внешне добровольно, проходят мимо этого «святого места», отдавая честь Майору (а на самом деле выражая верность Наполеону).
В книге мало других конкретных образов, напоминающих советские. Из большевистской действительности заимствован портрет борова Визгуна, несшего ответственность за все выступления Наполеона. Здесь четко видится некая смесь Г. Е. Зиновьева и К. Б. Радека - бывших оппозиционеров, которые не просто покаялись, а во имя самосохранения и продолжения карьеры (что их не спасло) оказались в числе наиболее крикливых, циничных и бессовестных проводников сталинского культа. Добавим, что лицемерие и беспринципность подобного рода деятелей у Оруэлла подмечены в многочисленных, буквально кричащих противоречиях, которые пронизывают все выступления Визгуна, действительно напоминающие поросячий визг. Попытка же исправления истории в угоду диктатору (в «Скотном дворе» эта тема только намечена, она станет одной из главных в антитоталитарном романе) обнаруживается, когда животные застигают Визгуна в момент, когда тот вносит изменения в текст Семи Заповедей.
Какие-то герои повести представляют собирательный образ. Выделяется среди них Боксер - упряжной конь, трудолюбивый и безропотно несший на себе все тяжести физической эксплуатации при любых режимах - при мистере Джонсе, при всеобщем равенстве и при диктатуре Наполеона. Боксер - существо наивное, не понимающее, что его угнетают. Он готов работать столько, сколько ему прикажут, а на возникающие вопросы отвечает: «Наполеон всегда прав». Один из важных поворотов сюжета - обещание Наполеона отправить Боксера на поправку после окончания строительства мельницы (Днепрогэса), истощившего его силы. Вместо этого коня посылают на живодерню (а на вырученные деньги Наполеон покупает себе виски и выступает с «задушевным» словом на собрании, организованном, чтобы почтить память Боксера). Как не видеть воплощение в этом животном (оттеняемом еще более послушными туповатыми овцами) той рабоче-крестьянской толпы, которая бездумно и жертвенно поддается пропагандистским лозунгам и приносится в жертву диктатором для выполнения намеченных им планов?
Слабее Оруэллом выписаны взращенные Наполеоном псы - стражи революции и диктатуры, подчиненные только ему. Насильственная, кровавая сторона единовластия в повести присутствует, но заметна лишь на втором плане. Едва упоминаются показательные судебные процессы, на которых жертвы всегда признаются в преступлениях, которые они физически не могли совершить (разумеется, главным организатором этих злодейств на процессах объявляется неуловимый и вездесущий Снежок). Автор не проводит сравнения насилия, которое применял фермер Джонс, и террора, который установил Наполеон со своим свиным окружением и злобными псами в качестве практических исполнителей расправы. Только у особо вдумчивого читателя могло возникнуть сопоставление: Джонс не следил за тем, чтобы животные жили в нормальных условиях, подчас бывал жесток по отношению к ним; свиньи же установили систему террора как средства постоянного поддержания социального контроля и обеспечения единовластия Наполеона и собственного привилегированного положения.
Окончание повести пессимистично. Оруэлл не находит счастливого конца. Животные не оказываются способными свергнуть власть диктатора. К тому же та их часть, которая «более равна, чем другие», то есть свиньи, постепенно начинают походить на людей и даже передвигаются теперь на двух ногах (на задних лапах). Так заповедь «Ходить на четырех ногах хорошо, а на двух плохо» превращается в новую: «Ходить на четырех ногах хорошо, а на двух еще лучше». В конце концов свиней от людей отличить невозможно. Восстанавливается старое название «Усадьба», воссоздаются «дореволюционные» нормы.
Что же касается примирения свиней с людьми, то в контексте того периода, когда было создано произведение, оно звучит намеком на союзнические отношения СССР и западных держав в военные годы. Как иначе можно было прочитать заключительный тост Наполеона на дружеской встрече с людьми? Выступление было «кратким и по существу... Единственное, чего желает и всегда желал лично он и его коллеги, - это жить в мире и иметь хорошие деловые отношения с соседями».