С публикацией «Скотного двора» ничего не получалось. Оруэлл подумывал даже об издании книги за свой счет и обсуждал с Дэвидом Астором возможность одолжить на этот проект 200 тысяч фунтов. В самом конце июля рукопись отправилась к очередному издателю. На этот раз им оказался Варбург. Может показаться удивительным, что Варбург не был в числе первых адресатов - ведь именно он опубликовал книгу «Памяти Каталонии», от которой отказывались другие издательства, а затем еще и «Льва и Единорога». Дело в том, что Варбург знал о существовании этой рукописи. Еще в начале 1944 года Оруэлл пришел к нему и предложил опубликовать произведение, над которым завершал работу. Книга «о животных, которые восстают против фермера, и она носит очень антироссийский характер. Я не думаю, что она понравится вам»711, - сказал Оруэлл.
Несколько позже, в конце 1944 года, Варбург, получив рукопись и познакомившись с нею, согласился принять ее к публикации, предупредив, однако, автора, что какое-то время придется подождать в связи с крайней нехваткой бумаги. Дефицит бумаги в стране действительно существовал, она распределялась в централизованном порядке, причем самые мелкие издательства и малотиражные газеты и журналы в список получателей вообще не включались, и в результате были вынуждены закрываться. Черед книги Оруэлла подошел как раз вовремя - летом 1945 года, когда закончилась война, когда Советский Союз перестал быть военным союзником, а Сталин - лидером, от которого зависел ход войны, когда формально сохранялись еще союзнические отношения, но из-за захвата СССР Восточной Европы и Восточной Германии отношения никак нельзя было называть безоблачными. Росла взаимная подозрительность. Дул холодный ветер. Приближалась «холодная война». Пришло время оруэлловской сказки.
Она была опубликована в августе 1945 года, через несколько дней после атомных бомбардировок Хиросимы и Нагасаки. Для своей книги Оруэлл написал предисловие под названием «Свобода печати». О публикации предисловия писатель предварительно договорился с Варбургом, и в гранках было заранее отведено соответствующее количество страниц. Но когда Варбург познакомился с предисловием, он пришел в ужас. Перед ним лежал подлинный обвинительный акт по поводу отсутствия реальной свободы печати в Великобритании, причем не столько даже об ее ограничениях государством, сколько о самоцензуре: «Самое чудовищное в литературной цензуре в Англии заключается в том, что она по большей части носит добровольный характер. Непопулярные идеи заглушаются, неудобные факты замалчиваются, так что в официальном запрете просто нет никакой нужды». Вслед за этим Оруэлл приводил и анализировал многочисленные факты самоцензуры.
Не желая дразнить гусей, издатель решил этот текст в книгу не включать. Только в 1972 году этот текст был опубликован в литературном приложении газеты «Таймс»680. В предисловии к публикации биограф Оруэлла Крик писал: «“Свобода печати” - это нечто большее, чем неиз-лившаяся и устаревшая полемика. В этой статье сводятся воедино размышления Оруэлла на постоянную тему его публицистики - публицистики, безусловно, содержащей образцы самых оригинальных и ярких политических раздумий, когда-либо написанных на английском языке, - на тему о том, что трусость является не меньшей угрозой, чем официальная цензура».
Первое издание многострадальной книги вышло в Великобритании в середине августа 1945 года. Успех был ошеломительный. Тираж книги разошелся мгновенно. В конце сентября Оруэлл писал Муру: «У меня больше не осталось ни одного экземпляра “Скотного двора”. Даже мой собственный последний экземпляр куда-то подевался. Варбург готовит второе издание, но по рекламе видно, что оно не появится до Рождества»681.
С этого дня началось победное шествие повести-притчи не только по британскому книжному рынку, но по многим странам и континентам. За вторую половину 1940-х годов общий тираж книги составил 25 тысяч экземпляров, примерно в десять раз больше, чем обычные тиражи книг Оруэлла. Появившееся вслед за британским американское издание разошлось тиражом почти в 600 тысяч. Это был подлинный триумф, тем более что американская критика, обычно не очень щедрая на похвалы, на этот раз просто захлебывалась в лестных оценках. Рецензент журнала «Нью-Йоркер» даже сравнивал Оруэлла с Вольтером и Свифтом (любимым писателем Оруэлла). Сопоставления живущего автора с классиками были не слишком распространенным явлением в литературной критике.