Джордж Оруэлл (Эрик Блэр). Жизнь, труд, время. 2014

После 1948 года началось триумфальное шествие «Скотного двора» по миру. Успех книги в Великобритании и США был оглушительный. Когда в начале 1952 года курьер Вестминстерского дворца появился в магазине издательства Варбурга, чтобы приобрести экземпляр «Скотного двора» для королевы Елизаветы И, только что вступившей на престол, ему с сожалением сообщили, что книга распродана. С большим трудом один экземпляр для королевы удалось найти в книжном магазине, который содержала группа анархистов⁶⁹⁴. Не случайно Варбург на праздновании своего 80-летия через много лет, в 1978 году, с гордостью говорил, что именно «Скотный двор» «превратил меня в издателя»⁶⁹⁵. Это не было красное словцо, ибо после «Скотного двора» издательство Варбурга превратилось в один из самых авторитетных лондонских издательских домов.

Дух «холодной войны», безусловно, оказал влияние на отношение критики к «Скотному двору». Теперь книгу восхваляли как тонкое, остроумное, всестороннее разоблачение не просто сталинского, а в целом советского тоталитаризма. Британское Министерство иностранных дел спонсировало перевод книги на ряд языков. В 1949 году в пропагандистском отделе американской военной администрации в Западной Германии был создан радиосценарий по повести, который передавался на немецком языке в течение почти двух месяцев (в августе - сентябре 1949 года)⁶⁹⁶.

Оруэлл почувствовал себя настолько уверенно, что счел необходимым обратить внимание на новое обстоятельство: в его произведении не только свиньи, но и люди из имущих слоев представлены в негативном свете, у них значительно больше общего с этими самыми свиньями, чем с людьми из низших общественных слоев, в конце повести между свиньями и соседскими богачами возникает если не братский союз, то во всяком случае альянс к взаимной выгоде. Оруэлл намекал, что объектом критики в повести был не только советский тоталитаризм, но и ситуация в западно-европейских странах. Более того, автор стал разъяснять, что не является врагом Советского Союза, тем более врагом русской революции как таковой: «Я думаю, что, если бы СССР был побежден какой-нибудь зарубежной державой, рабочий класс повсюду был бы просто в отчаянии, по крайней мере на какое-то время, а обыкновенные глупые капиталисты, которые всегда относились к России подозрительно, были бы довольны. Я не хотел бы, чтобы СССР был уничтожен, и думаю, что в случае необходимости его следует защищать. Но я хотел бы, чтобы люди освободились от иллюзий по этому поводу и поняли, что они должны строить свое собственное социалистическое движение без российского вмешательства, и я хотел бы, чтобы существующий демократический социализм на Западе оказал плодотворное влияние на Россию»⁶⁹⁷.

Писатель Оруэлл по-прежнему оставался наивным левым политиком. Из этого текста отчетливо следовало его двойственное отношение и к большевистско-советскому эксперименту, в котором все же доминировало при жгучем осуждении тоталитарной системы и сталинского единовластия сохранение им социалистических и просоветских иллюзий, которые он приписывал «рабочему классу повсюду», и значительно преувеличенное Оруэллом положительное отношение к СССР низших слоев населения стран Запада. Опасаясь, чтобы его не причислили к ненавистникам революции как таковой, Оруэлл подчеркивал теперь, что в его произведении животные чувствовали себя счастливыми до того времени, как свиньи предали их интересы. По существу, автор становился теперь в оппозицию самому себе.

Оруэлл привык быть в оппозиции. Оруэлл всегда был против. И если общественность горой вставала на защиту его книги, Оруэлл снова оказывался в меньшинстве. Так ему было привычнее, комфортнее и надежней. Он всегда оставался левым, даже тогда, когда его книги нравились правым и центру. «Всегда наступает момент, когда партия, захватившая власть, сокрушает свое собственное левое крыло и этим приводит к разочарованию все те надежды, с которых начиналась революция»⁶⁹⁸, - писал он в сентябре 1944 года. Более того, Оруэлл чувствовал теперь разочарование в своих прежних надеждах, что война приведет к подъему народных движений, к подлинной демократизации общества и социальному обновлению.