Джордж Оруэлл (Эрик Блэр). Жизнь, труд, время. 2014

В начале 1930-х годов соредакторами «Аделфи» стали поэт Макс Плаумэн и Ричард Риз. Плаумэн не уделял журналу сколько-нибудь значительного внимания. Практическими издательскими делами ведал Риз, человек благородных кровей, баронет, занимавший ранее дипломатические посты, но уволенный из внешнеполитического ведомства за явное тяготение к левым. Он действительно придерживался социалистических взглядов и даже на некоторое время сблизился с Независимой рабочей партией Великобритании, которая порвала с лейбористами и тяготела к коммунизму, правда, не к советскому, а к «перманентной революции», пропагандируемой изгнанным в 1929 году из СССР Л. Д. Троцким. Период увлечения взглядами Троцкого у Риза было недолгим, но журнал «Аделфи» оставался на левом фланге британской литературной жизни, в то же время печатая высокохудожественную прозу, поэзию и публицистику, вплоть до начала Второй мировой войны.

Риз и Плаумэн (который позже стал фактическим главным редактором журнала) обратили внимание на материалы, присылаемые Блэром, и уже в 1930 году в журнале появился его небольшой библиографический обзор. Однако подлинным автором «Аделфи» Эрик стал в апреле 1931 года, когда Риз опубликовал очерк Блэра «Гвоздь» (Spike), в котором Блэр описал свое суточное пребывание на добровольно-принудительных работах в «работном доме» «Гвоздь» под Лондоном, куда Блэр был насильственно отправлен в связи с бродяжничеством. Блэр послал свой очерк в журнал еще в августе 1929 года, находясь в Париже. В течение долгого времени на этот материал не обращали внимания. В сентябре, не получив ответа, автор осторожно напомнил о судьбе своей статьи: «Дорогой сэр, в августе я послал Вам статью, описывающую день в обычном приюте. Так как прошел месяц, я был бы рад узнать о ее судьбе. У меня не осталось ни одного экземпляра статьи, а я хотел бы представить ее в другое место, если она вам не подходит»²¹⁷.

Риз не вернул материал автору, и после доработки он был, наконец, опубликован; стал первой публикацией Блэра в одном из ведущих английских журналов. Автор подробно и образно рассказывал о своем общении с бродягами и нищими, получавшими «счастливую возможность» провести ночь в крохотных камерах «работного дома», помывшись перед тем (не дольше пяти минут) и постирав свои грязные и изорванные обноски в вяло текущей холодной воде. Затем несчастные получали по куску того самого хлеба с маргарином, который превращал человека в желудок. На следующий день тяжелой физической работой обитатели «Гвоздя» расплачивались за полученные блага. Но дело было не в самом нищенском подаянии бездомным, считавшим это благом. Главный смысл очерка был в описании тех, кто имел реальную власть над людьми или, по крайней мере, претендовал на то, чтобы ее иметь.

Наблюдения автора позволили установить два уровня таковой власти (с оттенками в пределах каждого из уровней) . Низший - это те бродяги и нищие, которые по каким-то причинам или просто в силу своего характера и представлений о собственной личности считают себя выше остальных. Об одном из таких индивидуалов Блэр пишет: «Интересно наблюдать, как тонко он пытается отделить себя от своих собратьев-бродяг. Он движется по этому пути уже шесть месяцев, но даже перед Богом он всячески пытается подчеркнуть, что никак не может считаться бродягой»²¹².

В глазах реальных носителей власти такой человек, конечно же, от остальных ничем не отличался.

В центре очерка оказался тот, кого обитатели «работного дома» называли «главным над бродягами», то есть представитель более высокого уровня власти. Вот как он описан в самом начале очерка: он «встретил нас у дверей и погнал в уборную, где мы разделись и подверглись обыску. Это был грубо скроенный человек солдатского вида, который обращался с бродягами не лучше, чем со стадом овец на водопое, демонстрируя им себя и непрерывно ругаясь им в лицо»²¹³.

Всем своим изложением Блэр стремится доказать, что власть - это неискоренимое зло, которому безоговорочно подчиняются те, кто хотя бы в какой-то степени зависят от ее носителей. Так в творчестве будущего Оруэлла все более весомой становилась характеристика любой власти как имманентного, существующего само по себе зла, - независимо от того, что собой представляет эта власть (власть государства или капитала, авторитета или силы воли, пропаганды или моды).