Но и здесь были особо яркие фрагменты. Как авторская удача критиками отмечался образ уличного художника по прозвищу Чумарь, с которым главный герой, ведущий повествование, познакомился на набережной Темзы, недалеко от лондонского моста Ватерлоо. Вот лишь крохотный штрих этого образа: он, «стоя на коленях, перерисовывал с эскиза из грошового блокнотика портрет Уинстона Черчилля. Сходство угадывалось неплохо. Сам же Чумарь оказался маленьким, смугловатым, нос крючком и низко надвинутая шапка курчавых волос. Правая нога у него была страшно искалечена, ступня ужасающим образом вывернута пяткой вперед. Выглядел он типичным евреем, хотя всегда это решительно отрицал, называя свой крючковатый нос “римским”, гордясь его подобием носу некого императора (я полагаю, Веспасиана)».
Оруэлл отвергал весьма распространенное в британском обществе мнение, что бродяги сами виноваты в том, что с ними произошло. Он стремился показать, что они -жертвы общества, что в их среде можно встретить самых разных людей, в том числе и очень талантливых, у которых просто не сложилась судьба. Представленный им образ уличного художника - яркое тому свидетельство.
Весьма пессимистично звучал заключительный аккорд книги:
«Здесь я закончу свою историю. Историю довольно тривиальную, могу лишь надеяться, что она будет неким образом интересна как вариант этнографического дневника. Я просто рассказал - есть мир, он совсем рядом и он ждет вас, если вы вдруг окажетесь совсем без денег. Этот мир мне еще непременно надо будет изучить глубже и точнее. Я очень бы хотел узнать таких людей, как Марио, или Падди, или скулежник Билл, не по случайным встречам, а близко, по-настоящему; я очень бы хотел понять, что же действительно творится в душах плонжеров228, бродяг, постоянных жильцов набережной. Пока, конечно, мне приоткрылся лишь краешек нищеты. Но все же кое-что, слегка хватив бедняцкого лиха, я усвоил. Я никогда уже не буду думать о бродягах, что все они пьяницы и мерзавцы, не буду ждать благодарности от нищего, которому я кинул пенни, не буду удивляться слабоволию тех, кого выгнали с работы, не буду опускать монеты в кружку Армии спасения, отказываться на улице от рекламных листовок и наслаждаться угощением в шикарных ресторанах. Начало есть».
Оруэлл не декларировал, что его книга не имеет определенной политической направленности, не служит каким бы то ни было партийным целям. Но такой вывод был естественным для любого непредвзятого читателя хотя бы потому, что ни одна партия им не упоминалась. Автор сознательно пошел на этот шаг, чтобы подчеркнуть абстрагирование от политики как таковой. Единственная упоминаемая им организация - некое Коммунистическое тайное общество - оказывается группой мошенников, отбирающей гроши у каких-то обнищавших русских эмигрантов в Париже.
Точно так же Оруэлл низводил с пьедестала религиозно-церковные организации, прибегая к явно выдуманным им конкретным образам и ситуациям, вмещавшим, однако, суммированный опыт того, что он наблюдал и переживал в Париже и Лондоне. Для этого ему понадобилась, например, церковная Армия спасения с ее «полувоенной дисциплиной», от которой просто «воняло благотворительностью». Армия спасения помогала нищим, но смотрела на них как на заблудшие, грешные души, считая бедность пороком, независимо от того, по какой причине тот или иной индивидуум оказался в тяжелой ситуации.
Оруэлл описывал характерную сцену, в которой дама с распятием в очень дорогом шелковом платье распределяла чашки чая среди бродяг при условии, что они будут усердно молиться. Сама дама также молилась, но, потягивая чай из грязноватых чашек, пристально проверяла, действительно ли молятся те, чьи души она «спасала».
Глубоко сочувствуя своим персонажам, Оруэлл не идеализировал их, показывал со всеми присущими этим людям недостатками, пороками, ничуть не меньшими, чем у представителей других слоев общества. Собственно «классового сознания» у бродяг, по мнению Оруэлла, не было. Этот вывод не декларировался, но проступал постоянно сквозь ткань повествования. У трудового люда - не некая «фальшивая сознательность», которую можно исправить, как надеялись Маркс и его последователи, а обыкновенные, в значительной мере негативные человеческие эмоции - необоснованные амбиции, жадность, зависть, стремление обойти ближнего, высокомерие по отношению к тем, кто хотя бы на одну ступеньку ниже...
В основе своей книга носила автобиографический, мемуарный характер. Но ведь даже в тех случаях, когда авторы честно и искренне стремятся представить читателю свое полное жизнеописание или рассказать об отдельных этапах своей деятельности, у них это не всегда получается. Человеческая память имеет выборочный характер. Ей свойственно четко усваивать одни и напрочь забывать другие эпизоды, невольно искажать факты и имена, придавать особое значение чему-то мало существенному и, наоборот, пренебрегать более важным.