Джослин. Патриций. Рассказы

В саду они увидели Нильсена, сидевшего в тени перечного дерева. Он курил сигарету и задумчиво наблюдал за похожим на греческую статую мужчиной и робким мальчиком, как будто сошедшим с какой-нибудь картины Жана-Франсуа Милле[20]. Этим двоим, должно быть, поручили разровнять кучу земли, которая высыпалась из телеги, запряженной весьма интеллектуального вида мулом. Впрочем, это могло быть и не так, потому что оба абсолютно ничего не делали. Нильсен приветствовал дам с витиеватой учтивостью; он был записным поклонником Джослин.

— Взгляните на этого человека, — произнес он меланхолически, указывая на «статую». — Что за бессмысленная вещь цивилизация! Я рассказывал вам, что, путешествуя в Южных морях, встречал множество энергичных островитян, к тому же совсем чистых, только перемазанных пальмовым маслом, которое почти что мыло. Посмотрите-ка на эти позы! Какая прелесть! За четверть часа он, облокотившись на лопату, принял шесть разных поз, одна живописнее другой, а сейчас собирается идти за выпивкой.

Когда «статуя» удалилась, оставшийся в одиночестве мальчик с картины Милле стал добросовестно ходить ленивой и неуклюжей походкой вокруг кучи земли.

— Самый настоящий фиджиец, если не считать одежду и немытое тело, — продолжал Нильсен. — Однако мы все же называем его цивилизованным человеком, а островитянина — дикарем, так ведь? Все это, в сущности, дело привычки.

Он с мрачным видом смахнул пыль со своих штиблет шелковым носовым платком.

Люди обычно думали, что Нильсен манерничает; на самом же деле это было не так — просто английские манеры были в нем как бы привиты на иностранные. Он казался циником, а в действительности был добросердечен; выглядел сдержанным, но был вспыльчив; производил впечатление человека, подлаживающегося под окружающих, а на самом деле был оригинал.

Он происходил из хорошей семьи, но в свои сорок лет не был избалован фортуной. В последнее время он жил на доходы от игры по «системе». Характерным для него было то, что он ухитрился сделать из этого источник доходов и не так уж плохо жил. По этой причине многие люди, хотя и игравшие сами, избегали его, забывая, что зарабатывать на жизнь подобным образом можно, лишь имея терпение и самообладание, отсутствующие у девятисот девяноста девяти человек из тысячи.

Всей компанией они направились через сады к казино. Сады в Монте-Карло, разбитые вокруг казино, чем-то неуловимым отличаются от всех остальных. Они не поражают великолепием — многие другие превосходят их в этом, однако свойственна им какая-то тонкая, изысканная порочность; здесь как будто витает дух соблазна. Они насквозь пропитаны запахом, едким, манящим, проникающим всюду запахом множества не знающих удержу людей. В этой совершенно неестественной обстановке человек, должно быть, возвращается к первобытному состоянию, становится подвластным таинственным законам, на которых зиждется наш мир, начинает охотиться за страусом цивилизации, прячущим свою гордую, полную благих намерений голову в песок в попытке укрыться от глаз своих вечных неумолимых преследователей.

Вскоре они подошли к дверям казино. Миссис Трэвис шествовала чуть впереди остальных, вполне уверенная в высоких качествах своего наряда и надувшая губы в сладостном нетерпении. Джослин, рассеянная, немного скучавшая, шла рядом с Нильсеном, который вяло пытался развлечь ее разговором. Жиль уныло плелся сзади.

Впереди какой-то странной подпрыгивающей походкой шли двое англичан. Нильсен с мрачным видом тихонько прошептал на ухо Джослин:

— Взгляните, эти только пр-р-иехали, у них типичная для Монте-Кар-р-ло походка — два шага, потом шар-р-канье. Все вы, англичане, ходите так, когда попадаете сюда в пер-р-вый раз. Сухой воздух, знаете ли.

Джослин прыснула со смеху и что-то тихо ему ответила.

Жиль, не расслышавший, о чем они шептались, внезапно ощутил жгучую боль; он сильно побледнел и приостановился, немного отстав от остальных. Джослин, поднявшись по ступенькам, обернулась и посмотрела на него.

Через открытую дверь из музыкального салона казино доносилась негромкая мелодия. В холле и в коридорах туда-сюда сновали люди; они передвигались на цыпочках, немного напоминая зверей в зоопарке. То и дело кто-нибудь из них нырял обратно в игральные залы. Там, внутри, горел тусклый свет, слышалось глухое металлическое звяканье, ощущался легкий запах пачулей. Люди перемещались из комнаты в комнату и вокруг столов, поодиночке или группами по двое и по трое; при этом они тихо переговаривались. Каждый стол был окружен множеством человеческих лиц; бдительные крупье, восседавшие во главе и по бокам столов, неустанно, хотя и апатично пасли это стадо. Их лопаточки со звоном сгребали монеты по зеленому сукну; то и дело с одного или с другого места к расписному своду потолка взлетали вздохи: «Rien n’va plus»[21].