Во второй книге De pictura
и ее системе целостной композиции изображения гуманистическая художественная критика принесла плоды, поскольку само это понятие представляет собой гуманистическое достижение, нечто неклассическое, но построенное из неоклассических компонентов по неоклассическим принципам. Оно опиралось на комплекс гуманистических элементов и установок, неоригинальных самих по себе, которые описаны в предыдущей части книги: привычка проводить аналогии между писательским мастерством и живописью; привычка использовать в критике метафоры; наличие в системе риторики набора терминов, пригодных для такой метафоры; предположение, что искусство организовано системно и ему можно обучить по правилам; мнение, что аналитические навыки действительно нужны, если мы хотим должным образом оценить такое искусство, как живопись; страсть к периодическим предложениям. Со свойственной ему серьезностью Альберти связывает эти нити в нечто, о чем гуманисты никогда не задумывались и что не совсем созвучно, как нам может показаться, их собственным склонностям. Он подхватывает их образность, в аналогии между живописью и писательским мастерством меняет местами писательское мастерство и живопись и имеет наглость заявлять, что живопись обладает структурой, подобной структуре гармоничных периодических предложений, в форме которых гуманисты так неустанно заявляли об этой аналогии. Он, должно быть, наслаждался аккуратностью своих ходов, и в них присутствовал некий умысел.Мы увидели, что большая часть артикулированного комплекса художественных взглядов гуманистов к 1430‐м годам заключалась в лоббировании Пизанелло и в экфрастических формах Гуарино и его школы, с их интересом к изобилию разнообразного. Ни у Пизанелло, ни в описаниях его картин гуманисты не делали акцент на строгом соответствии между сюжетом повествования и каждым изображаемым предметом или фигурой; Гуарини и Строцци в свободной форме охватывали его живописный репертуар, отыскивая привлекательные и бросающиеся в глаза предметы очень бессистемно. Если и имело место чувство повествовательного декорума, то относилось оно к внутренней согласованности в пределах изображаемого времени года или эпической формы, а не к целенаправленным отсылкам всех изображенных предметов к конечной цели повествования. Это было не наивное, но очень учтивое переплетение предпосылок и интересов: изобилие деталей у Пизанелло предлагало возможности для приятной описательной oratio soluta
, и гуманисты отвечали взаимностью – эпидейктической похвалой. Учитывая, что все это так несовместимо со строгостью, на которой настаивал Альберти, он вынужден был тактично – насколько это возможно – выразить свою позицию; это являлось одним из оснований, делавших изобретение compositio вообще необходимым. Он касается этой проблемы в длинном разделе о compositio corporum, хотя и, разумеется, не называя имен. Начало фрагмента необходимо рассмотреть здесь внимательнее, одновременно как пример общего метода Альберти во второй книге De pictura, так и ради заключенных в нем частных выводов. Возможно, будет полезным оставить более важные места по-латыни: