Джотто и ораторы. Cуждения итальянских гуманистов о живописи и открытие композиции

Ключевыми терминами здесь являются copia, varietas и dissolutus. Альберти начинает с того, что вбивает клин в размытое экфрастическое понятие «изобилие разнообразного», расщепляя его на copia и varietas. Оба термина являлись терминами риторики; термин copia использовался для обозначения обилия слов или содержания, varietas – для обозначения многообразия слов и содержания. В сравнении с copia, varietas скорее является сопрягающим фактором, действующим в более крупных языковых единицах: «verborum sumenda copia est et varietas figurarum et componendi ratio…»[289]. Оба включают в себя voluptas, и Альберти украшает свое утверждение с помощью аналогии с едой и музыкой, которую он заимствует из рассмотрения схожего вопроса в De oratore, где Цицерон обращает внимание на то, что непрекращающееся voluptas неизбежно становится утомительным[290]. С этого момента Альберти отсоединяет varietas от copia и обращается с ними как с довольно самостоятельными по значимости категориями. Varietas, одновременно в corpora и в colores картины, предстает как безусловная ценность, и большая часть остального текста второй книги действительно отдана на объяснение того, насколько действенным с функциональной точки зрения может быть многообразие фигур, поз и красок в каком-либо повествовании. Copia, с другой стороны, сильно отдалена от безусловной ценности. Альберти уточняет, какие объекты изображения соответствуют языку или содержанию риторики в смысле copia: старики, юноши и остальные. После этого он дает ряд уточнений относительно ее желательности. Во-первых, copia достойна похвалы лишь когда соответствует (conveniens) изображенному событию; здесь откровенно используется представление о декоруме стиля и содержания. Во-вторых, copia должна быть ornata с помощью varietas, и это представляет собой существенное различение, подготовленное разъединением понятия «изобилия»: ornatus – это вариация из обычного и привычного, а не приукрашивание. В-третьих, copia должна быть gravis и умеренной чувством dignitas и скромности. Оба этих слова, и gravis, и dignitas, являются сложными словами, отягощенными массой коннотаций из области риторики, вплоть до замкнутости друг на друге в своих определениях: «dignitas est quae reddit ornatam orationem varietate distinguens»[291]. Gravis обыкновенно использовалось в значении, противоположном «напыщенному», или iucundus. Оба подразумевают некоторую степень сдержанности. В-четвертых, copia должна быть подчинена compositio, поскольку ее стремление заполонить все пространство ведет к dissolutus. В риторике dissolutus в противовес compositus было «бессвязным» одновременно как в нейтральном, общем смысле, так и в конкретном и перегруженном смысле vitium oratonis; средний, или напыщенный стиль речи становился dissolutus, если не был упорядочен:

μέσῳ quod est contrarium? tepidum ac dissolutum et velut enerve[292].

Sed et copia habeat modum… Sic erunt magna non nimia, sublimia non abrupta, fortia non temeraria, severa non trista, gravia non tarda, laeta non luxuriosa, iucunda non dissoluta…[293]

Альберти вежливо замечает, что определенные художники, работающие в напыщенном стиле, впали в порок dissolutio, в котором copia монотонна и не обуздана с помощью varietas или compositio, до такой степени, что даже voluptas может пресытить.