Джульетта и духи

В университете Галя потом перешла на заочку, потому что пошла работать. Специальность она выбрала для начала связанную с безопасностью электролиний в метро. Это давало возможность для ночных смен – по части технического обхода тоннелей.

И так она, «Джульетта», полюбила техногенные подземелья и саму ночь.

Когда переставали ходить поезда и наверх поднимались последние пассажиры, задраивались входы в метро, она проходила в серебристые или белые двери в конце платформы и попадала на другую сторону подземного мира, надевая спецовку.

Она шла по тоннелю от огня к огню, и тянулись кабели, а в желобе справа порой блестела маслянистая вода.

Именно эти двое, черная футболка и белые брюки, ставили палатку, вернее, пытались это делать. Правда, если мужчина оставался «прикинутым» в прежнее черное, то его девушка была теперь в сильно, стильно рваных джинсах, и ее тонкие белые ноги частями мелькали среди лохмотьев рваных голубых штанин. И уже почти полпляжа сошлось смотреть на эти диковинные попытки, помогали им и советовали.

– Нефёд, ты становишься неадекватным! – повторила жесткая, стоящая поодаль, руки в боки, дама в драных джинсах. – Всё это может плохо кончиться!

– Молчать! – прикрикнул на нее заводящийся кавалер.

Ему наконец помогли все собравшиеся в плавках и купальниках, по сути поставили им палатку и разошлись, поняв, что диковинного тут уже ничего не последует.

Он и она тотчас полезли внутрь палатки. А через несколько минут наружу выбежала она.

Она была уже в одном купальнике – стрингах и лифчике, минимально прикрывающем невыраженную плоскую грудь. В руке она держала фотоаппарат.

Тотчас установив его на сухой нагретый солнцем валун, она поставила на «авто», а сама, прыгая, кинулась к воде и… растянулась навзничь прямо на границе между волнами и пляжем, на месте, куда добегал накат и где всегда было мокро, но собственно еще не начиналось само море. Она лежала на этом месте, у порога, так сказать, морской стихии, за счет своей худощавости почти сливаясь с песком и – белея на нем, капризно и горделиво протянув руку, на которую положила голову, импровизированно согнув в колене одну ногу.

Фотоаппарат сделал ей селфи. Она вскочила и, шлепнув пяткой по набежавшей волне, снова бросилась к аппаратику.

Угловатая, с выпирающими ребрами и очень бледнотелая, с отрывистыми жесткими движениями, она, тем не менее, вся словно была заряжена какой-то особой страстью, словно наполненная статическим электричеством лейденская банка.

Из палатки тем временем выходил голубоватый специфично пахнущий дымок, а потом появился ее кавалер. Он еще не разделся и благоухал дымом.

Их-то и видел теперь со своего бревнышка, куря сигару, седой Каменидзе. Он с любопытством смотрел, как женщина прыгает, кувыркается и вытягивается на потихоньку остывающем к вечеру песке, а он снова и снова снимает ее на фотоаппарат – мужчина все в той же черной футболке. И кажется, они даже не говорят ни о чем. И только она – заводная, как пружина или изгибающийся лук, и он – большеватый и… темный.

В собственной памяти Галя как бы немного укрупнилась, подросла. Это уже были классы постарше, и снова Онуфрий бегал за ней, пугал, дразнил и улюлюкал, верещал, хохотал и давил истошным криком, заставляя ее дрожать.

На дворе стояла осень, шли дожди, и он столкнул ее в грязь.

На этот раз слезы хлынули. Ярость выплеснулась, она швырнула в него той же грязью, в которую упала. Он стоял над ней, в двух шагах, и грязь потекла по его рубашке. Но он, кажется, не сильно с того стушевался. Он хохотал над ней, которую повалил в осеннюю лужу. И кажется, ее ярость вместе со слезами, и кинутая в него в инстинктивном желании хоть какой-то расплаты грязюка только еще больше подлила масла в огонь его смеха. Как будто даже тот факт, что он сумел так сманипулировать ею: она, упав, немедленно запустила ком и в него, – только еще больше удовлетворил его извращенную радость от содеянной гадости. Она заорала на него, обложила его такими же грязными ругательствами, однако он в ответ… засмеялся еще сильнее и даже, кажется, выдал что-то типа: «Ого, как ты, оказывается, умеешь, прелесть наша!»

Она вскочила наконец на ноги и хотела метнуть в него еще грязюкой, броситься на него, хотя ведь понимала, что он, парень, сильнее… Но он тотчас же вдруг громко объявил ей:

– А сейчас я покажу очередной фокус!

Галя на секунду «зависла». Слишком неожиданной оказалась фраза, так что даже затормозила поток душащего гнева и слез.

– Я сегодня в школе забыл пописать! – тут же «расшифровал» он свое загадочное объявлении о «фокусе».

И, с места в карьер, бросился бежать вверх по раскисшему склону и скрылся за большими старыми дубами.

Галя понимала, что, грязная теперь и мокрая, плачущая от стыда, обиды и бессильного гнева, а по жизни немного рыхлая, чуточку пухлявая и, увы, никогда не преуспевающая в спринтерском беге, уже не сможет догнать его на таком подъеме.

Однако самым вычурным оказалось то, что ей стало смешно. От того, что и в какой форме он брякнул и сделал…