Джулиус и Фелтон

К таким откровениям я, честно, готов не был. Не хотелось бы, чтобы он видел, как мне приятно слышать его слова.

– Насчет тех фотографий…

– Нет, не стоит, правда, – покачал я головой. Они уже принесли мне немало головной боли, однако Джулиус оказался непоколебим.

– И все же. Раз уж мы выяснили, что с трудом обходимся друг без друга, что само по себе нонсенс, потому как я к такому не привык, хочу, чтобы ты знал все. Абсолютно. И не уверен, что тебе понравится.

Я почувствовал холодок в груди.

– Я готов.

Джулиус закрыл глаза, а когда открыл, в них плескалась бездна тьмы.

– Тот мужчина на старом фото, похожий на меня, как две капли воды.

– Я помню. Твой отец.

– Нет, Филипп, не отец. Это я.

Дело № 8. Вечер чужих воспоминаний

Его лицо, ставшее для меня почти родным, смутно белело в полумраке, голова опущена, беспокойный встревоженный взгляд будто бы с подозрением изучал переплетенные в замок пальцы. За окном шел дождь, начавшийся внезапно, точно по заказу, и оттого в комнате было несколько сумрачно, чему весьма способствовало наше собственное настроение. Всего несколько минут назад я решил, что расскажу все, как бы тяжело и больно мне это ни давалось. Однако самые угнетающие предположения разлетелись в прах при виде опущенных плеч друга и его взгляда, наблюдать который я не мог, но ощущал всем нутром. Он боялся. Я знал, предчувствовал, что так и будет, и все равно не мог сдержать разочарованного вздоха.

– Ты совсем не обязан мне что-то…

– Обязан, – прервал я его еще не начавшуюся речь. Филипп покорно замолчал, по-прежнему избегая смотреть прямо на меня. Кто бы подсказал, как объяснить, что я устал таиться от всех и вся? Что я хочу… нет, не жалости, просто немного тепла. Разве это так много? – Это длинная история, но я уверен, ты должен ее выслушать.

– Хорошо, – он наконец выпрямился, и я пожалел, что не успел отвернуться, – таким потерянным и потухшим был его взгляд.

Будто Филипп уже знал все, что я собирался рассказать, и заранее осуждал. Признаюсь, это бы все упростило, по крайней мере, такая определенность была мне больше по душе. Я заворочался, устраиваясь поудобнее, неосознанно, скорее просто чтобы потянуть время, хотя слабость, вызванная воздействием разгневанного призрака девушки по имени Джоанна, все еще тяготила меня. И не только она. Кое-кто еще незримо присутствовал в этой квартире, кто-то, кто владел моими мыслями денно и нощно, сопровождал каждый мой шаг и каждый мой час наполнял тянущей горькой болью. Против нее не существовало лекарства, да и я не хотел излечиться. Я только хотел разделить ее на двоих.

– Это началось очень давно, – тихо произнес я, не стремясь быть услышанным, ведь Филипп, несмотря на страх, и без того ловил каждое мое слово. – В 1858 году…

* * *

В это время года восточная окраина Блэкпула утопала в кустах цветущей сирени. Она росла в каждом дворике, возле каждого забора, – казалось, все улицы вдруг окрасились в нежно-лиловый цвет. Мне запах сирени всегда казался слишком навязчивым, но Рейчел так его любила, что я, кажется, тоже полюбил. В тот вечер, уйдя с работы пораньше, как всегда делал по пятницам, я шел на свидание с огромной охапкой ароматных веточек и представлял, как улыбающееся румяное личико моей Рейчел скроется за этим благоухающим великолепием, как сверкающие глаза нежно посмотрят на меня поверх букета. Мысли эти подгоняли меня, и я, как всегда, немного волнуясь, пересек Гарденс-роуд, погружаясь в переплетение улочек, среди которых была одна особенная – улица, где стоял дом профессора Вудворта, почти полностью скрытый в буйной зелени садика. В теплую погоду его единственная дочь, Рейчел Вудворт, возилась с цветами или сидела в крохотной уютной беседке с книгой в руках. Она очень много читала, отвлечь ее от очередного французского романа могло лишь несколько вещей. Мой визит, смею надеяться, входил в их число. Я отворил калитку, постаравшись сделать так, чтобы та не скрипнула и не выдала моего появления; впрочем, между мной и Рейчел существовала особая связь, и имя ей – настоящая любовь.

В то счастливое время я был молод, напорист и честолюбив и вместе с тем невероятно романтичен и чувствителен во всем, что касалось сердечных порывов. Внешне это мало отражалось. Боюсь, многим я казался довольно скучным человеком, особенно младшему брату Малкольму, который только и умел, что развлекаться. Отец наш всю жизнь честно проработал адвокатом, и я пошел по его стопам: отучившись на юриста в престижном лондонском колледже, я поступил работать помощником местного стряпчего и надеялся в скором времени сменить старика, взвалив на свои плечи все его дела. Я не был первым среди друзей, и со временем их осталось не так уж и много, но все же пользовался некоторым успехом у юных леди и однажды выбрал бы кого-то из них в жены, едва ли получив отказ.