e10caee0b606418ade466ebb30b86cf4

Цинциннат попал в порочный круг «освещённых фигур»; круг замкнулся, его движение всё более ускоряется…

XV.

На следующий день Цинцинната ожидает крайне неприятный сюрприз.

Действие «с сокрушительнейшим треском» резко смещается «прямо к рампе»: вместо ожидаемых спасителей, в камеру к мятущемуся узнику, в самый разгар

его лихорадочной подготовки к бегству, вламываются, потешаясь, м-сье Пьер и

директор.2 Через пролом в стене Цинцинната вынуждают ползти «в гости» к

палачу.

Всё, что может противопоставить Цинциннат глумящимся над ним «куклам», – чувство собственного достоинства: «Если вы только меня коснё-тесь…», и раскрытые было ему навстречу фальшивые объятия не состоялись.

Следует также обратить внимание на парадоксальное замечание в тексте

(Цинцинната? всевидящего и всевластного автора?) – что, когда он, «сплю-щенный и зажмуренный», в «кромешной тьме» полз «на карачках», – «тяготе-ла над ним такая ужасная, беспросветная тоска, что, не будь сзади сопящего, бодучего спутника, – он бы тут же лёг и умер».3 Нет, – даёт понять повествователь, – сейчас не место и не время умирать. Цинциннат ещё не готов – земную смерть он встретит там и тогда, когда «всё сойдётся», когда закончится, будет выполнена его земная миссия, что и означает, в сущности, отмену смерти и переход в потустороннюю его, Цинцинната, вечность. Так что м-сье Пьер, подталкивая своего «гостя» к выходу, не давая ему упереться в тупик или завернуть не за тот угол, невольно является на этом маршруте навигатором, об-3 Там же. С. 107-108.

1 Набоков В. Приглашение на казнь. С. 108-109.

2 Там же. С. 109-111.

3 Там же. С. 111.

293

служивающим заказ благоприятствующих Цинциннату божественных сил, –

«неловко и кротко Цинциннат выпал на каменный пол – в пронзённую солнцем

камеру м-сье Пьера» (курсив мой – Э.Г.).4 На чьей стороне солнце – в набоков-ской метафорике всегда понятно, но не всегда выставлено напоказ: приходится

не раз перечитать эти страницы, прежде чем обнаруживается связь между

странным, вдруг возникшим, недомоганием м-сье Пьера – он задыхается – и

периодическим его прохождением «сквозь косую полосу солнца, в которой

ещё играла известковая пыль», когда он, опять-таки, «разгуливая и слегка задыхаясь», пытался заверить Цинцинната в «нашей дружбе».5 Забавно, что

одежду Цинцинната заботливый палач сразу по прибытии в камеру тщательно, платяной щёткой, от этой пыли на нём же и почистил.1

«Украшая» камеру, «аккуратно выставил малиновую цифру [т.е. цифру

казни Цинцинната] стенной календарь», что, впрочем, «адресатом» замечено, к

счастью, не было. В знак якобы особого понимания и эмпатии («для меня вы

прозрачны, как … краснеющая невеста прозрачна для взгляда опытного жени-ха») и заверяя в своих дружеских чувствах, на каковые он надеется и со стороны

Цинцинната, м-сье Пьер раскрывает перед ним большой футляр, где «на чёрном

бархате лежал широкий, светлый топор».2 Но непосредственно перед этой де-монстрацией м-сье Пьеру стало, видимо, совсем худо, и он вынужден был сесть,

«хватаясь за грудь»; а после неё, «снова запирая футляр, прислоняя его к стене и

сам прислоняясь», он, несколько ниже, объясняет:: «Я тоже возбуждён, я тоже не

владею собой, вы должны это понять». «Понимания», согласно глумливой логике

м-сье Пьера, заслуживает «большая философская тема», а именно – его одиночество. Ничтоже сумняшеся, палач жалуется своей жертве на «жизнь одинокого

человека», который «самому себе доказывает, что у него есть гнёздышко».3

Разделим злую иронию автора: в отличие от посюстороннего одиночества

подлинно творческой личности, оставляющей после себя нетленное произведение искусства, одиночество палача абсолютно и безысходно.

Отправленный по тому же туннелю к себе в камеру, Цинциннат неожиданно оказывается на воле, «и к нему сразу из-за выступа стены, где предостерегающе шуршал траурный терновник (курсив мой – Э.Г.), выскочила Эммочка».4 Это автор предостерегает – не избежать герою тернового венца, символа невинного страдания. Не на волю ведёт его Эммочка, а с чёрного хода в

директорскую квартиру, где в столовой вся семья пьёт чай. При этом у жены

директора вдруг обнаруживается лёгкий немецкий акцент. А «сосед» Цинцин-4 Там же.

5 Там же. С. 112-113.

1 Там же. С. 111-112.

2 Там же. С. 113-114.

3 Там же. С. 115.

4 Там же. С. 116.

294

ната, формально также «узник» той же тюрьмы, почему-то тоже сидит здесь, и

директриса любезно передаёт ему бублики. На сей раз м-сье Пьер наряжен в

«косоворотку с петушками», и в псевдорусском этом обличье он ведёт себя не

как гость, а как неформальный, но главный распорядитель.

С помощью этой лубочной «национальной» символики здесь обозначена

некая условная модель, похожая на симбиоз фашистской Германии с подкра-шенным под этакую посконную Русь советским режимом, причём последний