своим прототипом, Мортус побудил Адамовича в последующих обзорах журнала почти не касаться «Дара», ограничиваясь лишь одной-двумя уклончивы-ми и лаконичными фразами. Его восторженные отзывы о второй главе и признание, при всех разногласиях с Сириным, его выдающегося таланта, – что
могло быть, при желании, понято как расположенность к смягчению давней
вражды, – встречной готовности не обнаружили (слишком долгой и убедительной была травля одиночки-«берлинца» Набокова всей когортой «парижан» из «Чисел»). Писатель не простил и, фактически, в одиночку заботясь о
будущности русской литературы, направляемой болезнями «парижской ноты»
на бесплодный и гибельный путь, увековечил давнего врага.
Для наглядности читатель допускается в рабочую лабораторию Мортуса, который, «говоря о новом молодом авторе», с подкупающей доверительностью признаётся в «некоторой неловкости» – «не собьёшь ли его, не повре-дишь ли ему слишком “скользящим” замечанием?».1 Не только писателя Сирина, приближающегося в 1938 году к своему сорокалетию, но и его протагониста, на десять лет моложе, – ни молодыми, ни новыми авторами назвать никак нельзя, и за этой смехотворной игрой в заботливого опекуна, пекущегося о
каких-то несмышлёнышах, легко угадывается и повод лишний раз задеть самолюбие заносчивого, независимого аристократа Сирина, и присущая Адамо-вичу поза мэтра, многоопытного, покровительствующего молодым учителя, в
чём-то пародийно похожего на другого наставника по призванию – почитае-мого им Чернышевского. Но нет, – показной чуткостью проверяет себя на лю-1 О Пильском см.: Долинин А. Комментарий… С. 33-35, 247-248, 496, 498.
2 Набоков В. Дар. С. 457-458.
1 Там же. С. 458.
480
дях Мортус, – кажется, «бояться этого нет оснований»: Годунов-Чердынцев, хоть и «новичок», но «новичок» крайне самоуверенный, и сбить его, вероятно, нелегко».2 «Сбить» очень похоже на «ломать» – излюбленный глагол Чернышевского, именно так, «ломая», пытавшегося переубеждать своих противников. Кислый вывод Мортуса говорит сам за себя: «Не знаю, предвещает ли какие-либо дальнейшие “достижения” только что вышедшая книга, но если это
начало, то его нельзя признать особенно утешительным».3 Таков приговор
биографии Чернышевского и её молодому, но самоуверенному автору.
Краткий отзыв завершён, но родственной с «властителем дум» страсти
Мортуса к поучениям он не удовлетворил. Поэтому, прибегая к типичному для
него обороту «оговорюсь», он удерживает внимание читателя, – и далее следует снисходительно меланхолическое объяснение, почему, собственно, «совершенно неважно, удачно или нет произведение Годунова-Чердынцева. Один
пишет лучше, другой хуже, и всякого в конце пути поджидает Тема, которой
“не избежит никто”».4 Так, рисуясь позой уставшего объяснять элементарные
истины маститого авторитета, Адамович-Мортус очередной раз даёт понять, что даже (небезызвестные в данном случае эмигрантскому читателю) талант и
мастерство Сирина перед лицом всемогущей «Темы» ничего не значат, кроме
того, что и они – тлен и суета сует. Просто безвозвратно прошло «золотое»
(читай, пушкинское) время, когда это кого бы то ни было могло интересовать.
В «Числах» (1930-1934, №1-10. Кн.1-8) подобная трактовка темы смерти была
центральной, и её неприятие Набоковым было хорошо известно. Мортус же, –
с язвительной пародийной подсказки непокорного оппонента, – снова, в который раз, заученно повторяет те же азы: о якобы «настоящей, “несомненной”
литературе, – люди с безошибочным вкусом меня поймут, – литература сдела-лась проще, серьёзнее, суше, – за счёт искусства, может быть, но зато … за-звучала такой печалью, такой музыкой, таким “безнадёжным” небесным очарованием, что, право же, не стоит жалеть о “скучных песнях земли”».1
В свойственной ему манере, безукоризненно точно и артистично переда-ваемой Набоковым, Мортус подбирается к главному в своём критическом опусе исподволь, крадучись, изображая этакую святую невинность непредвзятого, ко всему привычного и не слишком требовательного рецензента: «…ничего
предосудительного… Ну, написал, ну, вышла в свет… никто не может запре-2 Там же. С. 458-459.
3 Там же. С. 459.
4 Там же. В кавычках здесь обыгрывается латинское изречение о неизбежности смерти, которое иногда возводят к «Филиппикам» Цицерона. См.: Долинин А. Комментарий… С. 499.
1 Набоков В. Дар. С. 459; «…о “скучных песнях земли”» – цитируется последняя
строка стихотворения Лермонтова «Ангел» – см. об этом: А. Долинин. Комментарий…
С. 500.
481
тить…» и т.д., – чтобы затем, после всех экивоков и оговорок, долженствующих создать впечатление его снисходительного отношения к не столь уж и
заслуживающему внимания произведению, он вдруг делает большие глаза: