e10caee0b606418ade466ebb30b86cf4

Чернышевского»,2 – однозначно понятно. Другое дело, что эта «сторона» имеет лишь одну привязку – вечности, нетленности того искусства, которое её достойно, что, по понятным причинам, бывает лишь в редчайших, исключительных случаях, в творчестве гениев.

«Что же касается издевательства над самим героем, тут автор переходит

всякую меру. Нет такой отталкивающей подробности, которой бы он погну-шался».3 «Согласно воспоминаниям Вишняка, – комментирует эти две фразы

Долинин, – подобные претензии к четвёртой главе “Дара” предъявили редакторы “Современных записок”: “По мнению редакции, жизнь Чернышевского

изображалась в романе со столь натуралистическими – или физиологическими

– подробностями, что художественность изображения становилась сомнительной”».4 Попытку автора оправдаться тем, что «все эти подробности находятся

в “Дневнике” молодого Чернышевского», рецензент справедливо отвергает, апеллируя к тому, что «там они на своём месте, в своей среде … среди многих

других мыслей и чувств», а не в тенденциозной подборке, выставляющей

напоказ какие-то интимные переживания или даже «телесные выделения».1

Уж кто-кто, а Набоков, с его крайне оберегаемой дискретностью, не мог не

понимать, что, выражаясь его же словами, «тут автор переходит всякую меру», предавая гласности информацию, для чужих глаз не предназначенную.

В заключение, играя на нюансах, якобы пародирующих, но по существу

принципиально передёргивающих критические замечания журнальных редак-1 См. об этом: Долинин А. Комментарий… С. 503.

2 Набоков В. Дар. С. 463.

3 Там же.

4 Долинин А. Комментарий… С. 503-504.

1 Набоков В. Дар. С. 463.

487

торов, Набоков обличает автора (себя) в том, что он «на протяжении всей своей книги всласть измывается над личностью одного из чистейших, доблест-нейших сынов либеральной России»,2 – при том, что бывшие эсеры «Современных записок» вовсе не идеализировали Чернышевского и прекрасно отдавали себе отчёт во многих его недостатках; а с другой стороны, всем было известно, что само слово «либерал» для Чернышевского имело резко негативную, в отличие от «радикала», «социалиста» и «революционера», коннотацию.

Такого же рода передержки содержатся во втором заключительном выводе

собирательного «профессора»: не только в «Жизни Чернышевского», но и во

всём творчестве Сирина эмигрантская критика находила разрыв с гуманисти-ческой традицией русской литературы, но уж никак не исключала его из «литературы вообще», – и, разумеется, ради лишь пародийного кокетства заявле-ны претензии книги Годунова-Чердынцева (набивающего себе цену), – в другие бы времена «считаться первой кандидаткой в площадное топливо».3

Обещанная нами читателю «вишенка на торте» – четвёртая по счёту авторецензия Сирина – получила исчерпывающую оценку Набокова в интервью, данном им в Монтрё (Швейцария) в сентябре 1966 года Альфреду Аппелю, его

бывшему студенту в Корнелльском университете: «Всё, что можно толкового

сказать про жизнеописание Чернышевского, сделанное князем (sic!) Годуновым-Чердынцевым, сказано Кончеевым в “Даре”».4 Это признание следует, видимо, понимать так, что за прошедшие со времени написания четвёртой главы тридцать лет её оценка автором нисколько не изменилась, и он по-прежнему, как и его представитель в этой рецензии – поэт Кончеев, полагает, что пиетет, хранимый русской интеллигенцией по отношению в Чернышевскому, носил скорее инерционный характер. Как уже упоминалось, он уподобляет этот феномен картине «бегства во время нашествия или землетрясения, когда спасающиеся уносят с собой всё, что успевают схватить, причём непременно кто-нибудь тащит с собой большой, в раме, портрет давно забытого

родственника».1 «Изумление», вызванное появлением книги Фёдора Константиновича, Кончеев объясняет тем, что «кто-то вдруг взял и отнял портрет».2

Объяснение неубедительно: был бы этот «родственник» давно забытым, не

удостоился бы он той острой реакции, с которой был воспринят пасквильный характер его жизнеописания. Похоже, что отношение русской интеллигенции к са-2 Там же.

3 Там же. С. 463-464; см. также об этом: Долинин А. Комментарий… С. 504.

4 Набоков В. Строгие суждения. С. 83-84. М., 2018.

1 Набоков В. Дар. С. 464.

2 Там же.

488

мой пародийности жанра биографии человека – символа и кумира «шестидесятников» – как к оскорбительной бестактности, так и осталось непонятым вдруг

произведённым в князья Годуновым-Чердынцевым образца 1966 года, в своём

швейцарском убежище ещё более отдалившимся от бывших знакомых.

Чернышевский же, временно, в перестроечные 1990-е, по умолчанию

ставший неактуальным, уступив место бурно вторгшемуся в Россию Набокову, – переждав, восстановился для нового дискурса, на этот раз в преображённом, порой прямо-таки неузнаваемом, но хорошо «темперированном» применительно к новым общественно-политическим запросам России ХХI столетия, виде.3 Так что былой «вождь и наставник», как оказалось, был упразднён