e10caee0b606418ade466ebb30b86cf4

В том же Предисловии к американскому изданию Набоков оговаривает, что «бледные родители» Мартына «ни в каком смысле не похожи на моих» и

что их развод на Мартына никак не повлиял, и нет смысла видеть связь «между прыжком Мартына в своё отечество и его ранним безотцовством».2 Родители действительно не похожи, но именно поэтому эту «связь» (как один из по-будительных компонентов) заподозрить, вопреки мнению автора, по меньшей

мере «простительно».

1 Набоков В. Подвиг. Собр. соч. в 4-х т. СПб., 2010. Т. 1. С. 314-315.

2 Там же. С. 316.

3 Там же. С. 340.

4 Там же. С. 382.

1 Набоков В. Подвиг. С. 361.

2 Набоков В. Предисловие… С. 278-279.

180

Мать Мартына «любила его ревниво, дико, до какой-то душевной хрипо-ты»,3 но слыла «англоманкой и славу эту любила» (и старалась её подтвердить

– теннис, велосипед, «красноречиво говорила о бойскаутах, о Киплинге»), и

может быть, ради неё и переусердствовала – «не терпела уменьшительных» и

«учила его, что выражать вслух на людях глубокое переживание … – не только вульгарно, но и грех против чувства».4 Вообще, определение «англоманка»

(в отличие от «англофильства» в семье Набоковых, понятие мании неизбежно

несёт в себе негативную коннотацию) звучит как-то натужно и искусственно.

Так или иначе, но, похоже, что максима о необходимости стоической сдер-жанности в выражениях чувств закрепилась не только «на людях», но и в отношениях между матерью и сыном, так что он, восьми лет отроду, постеснялся

объяснить ей, что остриг дворовую собачку (нечаянно порезав ей ухо), потому

что «собирался выкрасить её под тигра». За это преступление «она велела ему

спустить штаны и лечь ничком. В полном молчании он сделал это, и в полном

же молчании она его отстегала жёлтым стеком из бычьей жилы… Мартын ушёл

в парк и только там дал себе волю, тихо извыл душу».5 Неудивительно, что «ра-но научившись сдерживать слёзы и не показывать чувств, Мартын в гимназии

поражал учителей своей бесчувственностью», а когда в пятнадцать лет обнаружил, что «подлинного, врождённого хладнокровия у него нет», он, боясь показаться трусом, решил это скрывать и «всегда поступать так, как поступил бы на

его месте человек отважный. При этом самолюбие у него было развито чрезвычайно».6

Когда мать весной 1918 года, в Крыму, сообщила Мартыну (по-английски!) о смерти отца: «Я хочу, чтобы ты был храбрым, очень храбрым, это о твоём от-це, его больше нет», – он, отученный выражать ей свои чувства, лишь «побледнел и растерянно улыбнулся», и только потом «долго блуждал … с какой-то

тёплой и томной убедительностью себе представляя, – что отец его рядом, спереди, позади … близко, далеко, повсюду».1 Как и в случаях с собачкой, в

гимназии, в отношениях со своими друзьями-приятелями в Крыму, так и при

известии о смерти отца переживать свои подлинные чувства Мартыну приходится в одиночестве – мать к этому не располагает.

Отец же для него был очень важен: «Он думал об отце всей силой души»:2

«Смерть отца, которого он любил мало, потрясла Мартына именно потому, что

он не любил его как следует, а кроме того, он не мог отделаться от мысли, что

3 Набоков В. Подвиг. С. 285.

4 Там же. С. 282-283, 290.

5 Там же. С. 290.

6 Там же. С. 290-291.

1 Там же. С. 287.

2 Там же. С. 289.

181

отец умер в немилости».3 Отец Мартына «врачевал накожные болезни, был знаменит», и когда мать, по своей инициативе, рассталась с ним, Мартын, тогда, видимо, одиннадцатилетний, бывал у отца по воскресеньям и был с ним «очень

ласков и учтив, стараясь по возможности смягчить наказание, ибо считал, что

отец удалён из дому за провинность,..».4 Чувство жалости и вины за карающую

десницу матери? Во всяком случае, смерть отца была осознана Мартыном как

первая «излучина» в его жизни, как первый, пройденный им «плёс», что вот, здесь, «жизнь повернулась».5 «Ленивый», с «мягкой улыбкой» отец, спокойно

читавший газету во время детских визитов Мартына, тем не менее остался в его

памяти как кто-то, чья утрата невосполнима и несправедлива. Набоков романа в

данном случае очевидно убедительнее Набокова в Предисловии: утрата отца, память о нём, раздражающе инородное вторжение дяди Генриха в жизнь Мартына – из той осыпи, которая увлекала его в пропасть.

Мать же, так жаждавшая, чтобы сын всегда был с ней, не сознавая, ещё с

детства, готовила его к «уходу в картинку». Их было две: одна из них – в

книжке, где мальчик однажды перебрался в точно такую же, какая висела над

кроватью Мартына; и он молился, чтобы мать не заметила и не убрала картинку со стены. «И разумеется, первые книги Мартына были на английском языке», почему и «западным братом Еруслана было в детстве разбужено его воображение. Да и не всё ли равно, откуда приходит нежный толчок, от которого

трогается и катится душа, обречённая после сего никогда не прекращать движения»6 (курсив мой – Э.Г.). Мать каждый вечер ему читала, а он просил ещё