От этого замечания мне сделалось не по себе, но Сисси засияла от удовольствия.
– Благодарю вас, профессор Ренелле. Действительно, я так восхищаюсь ею! Весьма, весьма одаренная актриса.
При мысли о том, что мне предстоит высидеть представление еще одной пьесы, вышедшей из-под пера Джорджа Рейнольдса, я сильно упал духом, однако вести о скором отбытии Ренелле из дому выглядели весьма многообещающе.
– Как жаль, что я не увижу ее игры еще раз, – сказал профессор, прежде чем обратиться ко мне. – Ну, а вы, мистер По? Вы тоже поклонник ее таланта?
Судя по ехидной усмешке, мое разочарование от него отнюдь не укрылось.
– Что ж, актриса она великолепная, – с осторожностью сказал я. – И извлекает из предоставленного материала все, что только возможно.
– Понимаю, – расхохотался профессор Ренелле. – Что ж, быть может, вам самому следовало бы написать что-нибудь для этой достойной леди.
– Я не драматург, сэр, но, вероятно, попробовать стоит.
– Какая великолепная картина там, над камином, – вмешалась Сисси, пока я не успел сказать чего-либо откровенно нелестного о литературном мастерстве Джорджа Рейнольдса. – По-моему, фамильное сходство налицо, или я ошибаюсь?
– В самом деле, ничуть не ошибаетесь. Это моя мать и мой отец.
Изображенная на полотне женщина выглядела истинной красавицей. Ее пышные бронзовые локоны были собраны в замысловатую прическу, а лицо поражало значительностью, тем более удивительной, что выглядела она не более чем лет на восемнадцать. В противоположность ей, Ренелле-père был мужчиной самое меньшее четвертью века старше супруги, с угрюмыми, тяжеловесными чертами и непреклонным выражением лица.
– Она очень красива. И вы на нее весьма похожи, – сказала жена.
– Вы мне льстите, миссис По. Да, моя мать была очень красива и в то же время сильна характером. Помню, как я горевал, потеряв ее еще в детстве… Она полностью отделала Усадьбу Ренелле по своему вкусу, превратив ее в один из самых великолепных домов Филадельфии, а отец с великой радостью, не считаясь с расходами, воплощал ее идеи в жизнь. Вот и я всеми силами стараюсь содержать дом и владения в надлежащем порядке, как того хотелось бы им обоим.
– Что ж, вам это великолепно удается, – откликнулась Сисси.
– Таков мой долг, – пояснил профессор, – но это бремя мне в радость. Мой дед сколотил состояние во Франции, ведя торговлю с Сенегалом, а отец составил второе здесь, на добыче камня, как сам он любил выражаться.
С Сенегалом? Мне тут же вспомнились орнитологические намеки, оставленные в дневнике Эндрю Мэтьюзом – изображения двух птиц, обитающих в Сенегале. Интересно, какой же из сенегальских товаров мог принести деду Ренелле столь ощутимые прибыли? Уж не рабы ли?
– На мой взгляд, есть своего рода симметрия в том, что отец поставлял необходимые материалы для строительства великого нового города, а мое призвание – поиск следов погибших цивилизаций, таинственных древних городов, поглощенных природой и всеми забытых, – добавил Ренелле.
«И, разумеется, их сокровищ», – подумал я, но вслух этого, конечно же, не сказал.
– Для меня великая честь представлять свои открытия людям, которые никогда в жизни не рискнут отправиться в те края, где осмелился путешествовать я, и пополнять сокровищницу научных знаний, – провозгласил Ренелле, словно минуту назад был удостоен награды некоего научного общества.
Я же тем временем не мог понять, как он сумеет объяснить ложь насчет второго путешествия к затерянному городу, когда на деле был прикован хворью к постели, и чем оправдает соучастие в убийстве трех человек и похищении решительной юной дамы, совершенном в погоне за кладами, когда наконец-то будет призван к ответу.
Глава тридцать восьмая
Обратный путь показался мне вдвое длиннее дороги из Филадельфии в Джермантаун. Нам с Сисси отчаянно не терпелось узнать, что удалось обнаружить Дюпену в профессорском доме. Когда экипаж наконец остановился, я с удивлением увидел, что прибыли мы на Котс-стрит, к заведению местного гробовщика. Верный своему предприимчивому духу, Дюпен нанял брумовский кэб с лошадью именно у него.
– Но откуда вы могли знать про предприятие Эльверсона? – спросил я, едва мы двинулись пешком на запад, к дому.
Казалось, Дюпен озадачен не меньше моего.
– Вы ведь писали мне и о гробовщике, и о его торговле, когда жили на Котс-стрит. Все это еще натолкнуло вас на идею для рассказа.
– Да, конечно, это верно, – отвечал я, хотя совершенно не помнил, как писал обо всем этом Дюпену. Оставалось только в очередной раз дивиться его феноменальной памяти и надеяться, что она обеспечит успех нашей бесшабашной авантюры.