Эдгар Аллан По и Перуанское Сокровище

Сисси крепко стиснула мою ладонь. Я, радуясь тяжести крепкой трости Мадди в руке, приготовился защищать ее. Дюпен перехватил свою трость обеими руками, рубиновые глазки золотой кобры яростно уставились на толпу. Шагнув вперед, Дюпен заслонил собою нас с Сисси.

Трудно сказать, какая из сторон первой пустила в ход оружие, но внезапно мы оказались среди настоящего побоища. В воздухе замелькали кулаки, палки и камни, во все стороны понеслась отборная, исполненная ненависти ругань. Откуда-то со стороны на дерущихся налетела новая группа мужчин с шилейлами[55] и палицами на темляках, жутко крушившими плоть и кость. Несчастные, угодившие под удары, со стонами осели наземь.

Жена затрепетала, точно лань в окружении волков, испуганный взгляд ее заметался из стороны в сторону, дыхание невероятно участилось. Просвистевший над нами камень и звон бутылки, разбившейся у наших ног, заставили ее приглушенно вскрикнуть.

– Вперед, американцы! Истинные американцы, вперед!

– Во имя Святой Девы, жги еретиков! Жги всех до единого!

Раздался оглушительный треск. Выстрел не на шутку испугал и меня, и Дюпена, по-видимому, тоже: выхватив скрытую в трости рапиру, мой друг взмахнул ею навстречу первому из громил, двинувшемуся на нас с кирпичом в лапище и вызывающим рыком:

– Вы кто такие? Наши или приезжие?

Клинок Дюпена со свистом рассек воздух и с такой яростью впился в запястье нападавшего, что тот, пронзительно взвизгнув, выронил кирпич.

– Предубеждения заменяют дуракам разум! – прорычал Дюпен и устремился вперед.

Рапира друга вновь сверкнула в воздухе, обезоружив еще одного из самых свирепых громил, исключительно ловко управлявшегося с палкой. Мы с Сисси рванулись следом за Дюпеном, держась в кильватере его атаки, и вскоре толпа, разгоряченная жаждой истребить либо прогнать прочь из города всех иностранцев и иноверцев, осталась позади.

Глава тридцать девятая

Несомненно, в тот вечер драматург, именовавший себя Джорджем Рейнольдсом, пребывал на вершине счастья: премьера его драмы в Театре на Честнат-стрит собрала полный зал, и публика громко восхищалась сим сомнительным творением под названием «Бегство влюбленных». Мне же куда более, чем эта ужасная пьеса, был интересен театр как таковой – ведь здесь еще девочкой, сразу же после смерти ее собственной матери, играла моя мать. Мысли о том, что она украшала собой эту сцену и приводила в восторг столь же многочисленную публику, радовали меня несказанно. Конечно, с тех пор, как здесь выступала мать, театр был перестроен, так как старое здание сгорело дотла в тысяча восемьсот двадцатом. Новый театр – огромный, величественный, способный вместить две тысячи поклонников Мельпомены, с подковообразными рядами кресел и тремя ярусами лож – выстроили по проекту Уильяма Стрикленда, но, несмотря ни на что, я чувствовал дух матери, витающий в этих стенах, и ее успех придавал мне мужества, дабы с честью высидеть фарс, вышедший из-под пера Рейнольдса, до победного конца.

– Должно быть, мистер Рейнольдс очень рад, – прошептала Сисси. – Вокруг – ни единого пустого кресла.

– В самом деле, – подтвердил я. – Что весьма удивительно, учитывая…

– Эдди, прошу тебя!

Повинуясь сей настоятельной просьбе, я придержал рвущиеся с губ слова критики и вновь устремил взгляд на миссис Рейнольдс. Та, стоя одна в сиянии газовых рожков, продолжала во всеуслышание тосковать об утраченной любви – если, конечно, я верно уловил суть ее бесконечных стенаний.

– Да, она воистину талантлива, – шепнул я на ухо Сисси. – Запомнить столь длинный и скучный монолог – такое далеко не каждому под силу.

Сисси приложила к губам палец и сурово сдвинула брови. Через некоторое время, показавшееся мне несколькими часами, миссис Рейнольдс, вконец истерзанная разлукой с истинною любовью, поникла головой, огни по сему сигналу начали меркнуть, и сцена окуталась тьмой. Вокруг загрохотало, словно в грозу: публика разразилась оглушительными аплодисментами.

– Выйдем на воздух? Антракт, по всей видимости, будет долгим, а мне как никогда нужно освежиться, – негромко сказал я Сисси.

Жена покачала головой.

– Мне и здесь хорошо: в зале куда теплее, чем снаружи.

Склонившись к ней, я поцеловал ее в щеку и двинулся в фойе, но, стоило мне приблизиться к дверям, меня окликнули:

– Мистер По! Для вас сообщение, мистер По!

Я оглянулся. В проходе, подняв руку над головой, дабы привлечь к себе внимание, стоял молодой человек в опрятном черном костюме.

– Мистер По, прошу, откликнитесь!

– Я здесь, сэр! – отозвался я, помахав ему в ответ.

– Вам сообщение от миссис Рейнольдс, – объявил юноша, маня меня к себе. – Она хотела бы встретиться с вами наверху. Идемте, я покажу дорогу.

С этими словами молодой человек развернулся и повел меня за собой. Поначалу все это ввергло меня в немалое недоумение – что там за спешность, с которой нельзя подождать до конца представления? – но в следующую же минуту я вспомнил толпу поклонников, осаждавших миссис Рейнольдс по окончании пьесы. Вскоре мой юный провожатый остановился и указал мне на лестницу.