Эдгар Аллан По и Перуанское Сокровище

Отец Нолан указал на шкаф, полный великолепных драгоценных книг, именуемых таковыми не только из-за содержания, но и благодаря богато украшенным переплетам. Взгляд Дюпена немедля исполнился своеобразного вожделения. Будь на то его воля, он не отходил бы от этого шкафа месяц кряду, пока не изучит все тома до последнего. Я вынул из жилетного кармана ключ и вставил его в замочную скважину. Действительно, ключ подошел. Дверца распахнулась, и книги предстали перед нами во всей их красоте. Их восхитительно изысканные переплеты заключали в себе важные исторические хроники и мемуары, научные труды и религиозные тексты.

– Расставлены по авторам или по заглавиям? – спросил Дюпен.

– По заглавиям, – отвечал отец Нолан. – Авторы многих из них неизвестны.

Кивнув, Дюпен начал оглядывать двойной ряд книг. Самые роскошные были переплетены в золото и серебро, украшены сложными орнаментами, инкрустированы драгоценными камнями. Оставалось лишь удивляться, отчего убийца отца Кина не украл ни одного из этих драгоценных томов. Может, он как-то ухитрился не заметить их в полумраке библиотеки? Или какую-то ценность в его глазах имела только одна книга – экспедиционный дневник Иеремии Мэтьюза?

Дюпен двигался вдоль книжного ряда, внимательно рассматривая каждый том, но ничего не трогая. Напротив одной книги – с золотым корешком, украшенным крестом, выложенным из рубинов и аметистов, он ненадолго задержался, но вскоре двинулся дальше, дошел до конца ряда, повернул обратно и в конце концов остановился напротив книги, переплетенной в зеленую кожу с серебряным тиснением на корешке.

– «Беседа птиц»[34], – пробормотал Дюпен. – Любопытно. Взгляните, – сказал он, обратившись к нам с отцом Ноланом, – только эта книга стоит не вровень с остальными.

Возможно, книга выдавалась из общего ряда всего-то на дюйм, однако все прочие были так скрупулезно выровнены, что это казалось не случайным.

– Думаю, в ней-то что-нибудь да найдется, особенно учитывая название. Вы позволите? – спросил Дюпен отца Нолана.

– Да, конечно.

Дюпен снял книгу с полки, явив ее нам во всем ее великолепии: зеленый переплет из мягкой и толстой кожи, обложка украшена узором из изящных серебряных листьев и инкрустирована изумрудами и перидотами. Когда же Дюпен раскрыл книгу, фронтиспис ее оказался просто грандиозен: на нем в средневековом стиле было изображено целое собрание ярких экзотических птиц.

– Какое великолепие! – невольно вырвалось у меня.

– И в превосходном состоянии. Текст был написан Фарид-ад-дином Аттаром в тысяча сто семьдесят седьмом. Этот том, конечно, не настолько древний, однако тоже весьма стар.

Дюпен принялся бережно листать страницы, заполненные множеством экстраординарных изображений. Прекрасна была уже сама каллиграфия, а птицы, рассаженные по полям, придавали ей особую изысканность. Оставалось только жалеть, что я не попросил разрешения взглянуть на эти изумительные работы прежде, имея на то достаточно времени, но в эту минуту все мы понимали: сейчас не время восхищаться искусством безвестного художника. Если убитый друг оставил в книге подсказку, ее следовало найти прежде, чем отец Мориарти покончит с завтраком и начнет обход Церкви Святого Августина. Однако Дюпена, продолжавшего аккуратно переворачивать страницу за страницей, это словно бы нимало не тревожило. Пролистав более половины тома, он сделал паузу. Здесь между страниц была заложена полоска бумаги, такая узкая, что можно было и не заметить, если не приглядываться. Дюпен развернул ее. На бумаге убористым почерком отца Кина было выведено: «1 Царей 17:2–6».

– Илия и вороны, – хором сказали Дюпен с отцом Ноланом.

Отец Нолан засиял от радости.

– Так вы – католик? – спросил он Дюпена.

– Я вырос в семье, твердой в вере.

– Прекрасно, – заулыбался отец Нолан, предполагая, что и Дюпен в католической вере тверд.

Дюпен не стал его разубеждать, а вместо этого спросил:

– Нет ли где-нибудь в церкви образа Илии и воронов?

Отец Нолан задумался. Между тем Дюпен смотрел и смотрел на страницы, между которыми обнаружил записку, словно запоминая все их содержание. Действительно, к этому он и стремился: память Дюпена на подобные детали была почти безупречна. Я же, склонившись над его плечом, любовался мастерски выполненной иллюстрацией, изображавшей собравшихся на совет птиц и занимавшей собою целый разворот. По полям вились цветущие лозы, служившие изящными насестами для соловья, попугая, щегла и горлицы, нашедших приют на левой странице. Справа сидела сова, взиравшая сверху вниз на куропатку и гордо распустившего хвост павлина. Был здесь и парящий в облаках сокол, и утка, скользящая по воде, и балансирующая на одной ноге цапля. Всех их возглавлял щеголь-удод, важно растопыривший гребень и расправивший крылья.

Запечатлев в памяти все подробности композиции и содержания, Дюпен поднял взгляд на отца Нолана.

– Даже и не припомню подобных изображений, – смущенно залепетал тот. – Вот святой Иероним… – Он указал на витражное окно, сиявшее множеством красок в лучах утреннего солнца. – И, разумеется, святой Августин, и святой Антоний…