Едят ли покойники торты с клубникой?

– Думаю, на самом деле ей это нравилось. В глубине души она хотела храпеть как старый морской волк. Чтобы отпугивать морских чудищ, говорила она.

– А ты тоже храпишь?

– Нет. По крайней мере, Лена так утверждала. Может, после ее смерти и начал храпеть, чтобы заглушить тишину в спальне.

– Вряд ли. Ни разу не слышала, чтобы ты храпел.

Эмма решает включить ночью диктофон на айподе. Если она услышит свой храп, то узнает, как храпела мама.

– А почему мы здесь? – задает она следующий вопрос, раз уж начала.

– В каком смысле – философском? Здесь, на Земле?

– Нет. Просто здесь! В этом городе, на этом кладбище. Как мы здесь оказались? – Странно, что раньше она ни разу его об этом не спрашивала.

– Случайно! Я достал всю наличку из Лениного кошелька, взял тебя и кое-что из вещей и поехал на вокзал. Выложил все деньги перед женщиной в окошке кассы. Как сейчас помню – у нее были светлые волосы с перманентной завивкой, алые губы и густо накрашенные глаза. И попросил билет. «Куда?» – спросила она. «Все равно – докуда денег хватит», – ответил я. Она вскинула бровь, пересчитала деньги и выдала мне билет. «Отправление в десять тридцать с третьей платформы», – сказала она еще. А потом посмотрела мимо меня на следующего в очереди. Я выбрал нам место и спросил проводника, сколько ехать. «Пять часов тридцать минут, если не будет задержек», – сказал он. Поезд прибыл по расписанию, и пять часов двадцать семь минут спустя я высадился с тобой из вагона, прошел по вокзалу и некоторое время стоял в нерешительности. На стене висела доска объявлений о работе для общины. Я спросил дорогу до ратуши, отыскал маленькую гостиницу, а через два дня мне позвонила женщина и сказала, что я могу в любое время приступить к работе. Этот домик пустовал. Так мы тут и поселились. Чисто случайно. Будь у Лены в кошельке чуть больше или меньше денег, кто знает – куда бы мы угодили?

«Да, кто знает?» – думает Эмма.

Она воображает, как сложилась бы их жизнь, если бы они тогда поехали в другую сторону. Может, оказались бы у моря и отправились в дальнее плавание. Или папа устроился бы дежурным в городской бассейн, а она, постоянно находясь рядом с ним, стала бы первоклассной пловчихой и выигрывала одно соревнование за другим. Но вместо этого они очутились на кладбище, где пахнет сырой землей. И все же ей всегда казалось, что они на своем месте. Неудивительно! Ведь это благодаря маме они попали именно сюда, а не куда-то еще.

– А когда у мамы день рождения?

– Четырнадцатого апреля.

Ну вот! Сейчас она разревется! Что же она за человек такой, что даже не знает дня рождения матери? Как такое возможно, что они никогда не говорили о маме? А еще Петеру советы раздает!

Придвинувшись к Эмме, папа обнимает ее за плечи. Его земляной запах ударяет ей в нос.

– Если хочешь, я тебе о ней расскажу, и в будущем мы можем отмечать ее день рождения.

Хоть папа иногда и бесит ее своими фразочками, но в глубине души он всегда знает, чего хочет Эмма. И за это она его любит.

Что нужно знать о смерти

Петер лежит в кровати, уставившись пустым взглядом в потолок. Через стенку, в соседней комнате, пустая кровать Мартина так же пялится в потолок. На часах шесть тридцать утра. Уже щебечут неугомонные птицы, восходит солнце, туман рассеивается. Четырнадцатый день по новому летосчислению, когда жизнь разделилась на «до» и «после».

Петер слышит, как в кухне мама гремит посудой. Без посуды Мартина звук стал тише, будто приглушеннее. Входная дверь сейчас захлопнется, отец сядет в машину, уедет на работу и вернется лишь поздно вечером. Петер знает, почему отец так много работает. Он избегает Петера, потому что не может его видеть. Живой двойник умершего сына.

Вот-вот мама тихо постучит в дверь. Раньше она распахивала ее и весело будила сына. Сегодня она лишь просовывает голову в комнату.

– Пора, – говорит она. Тихо, немного смущенно, словно тюремный сторож, который каждое утро уводит заключенного клеить пакеты, и для него наступает новый день – долгий и бессмысленный.

Петер идет в ванную, вымывает бессонницу из глаз – таких же, как у Мартина, чистит зубы и сует голову под струю холодной воды. С мокрыми волосами он крадется на кухню и садится за стол, накрытый на одного: одна чашка какао, один кусок хлеба, один нож для масла, одна ложка для варенья. Раньше мама всегда завтракала с сыновьями. Теперь Петер ест один. Наверное, она завтракает с папой. Если вообще хоть что-то ест. Мама похудела, осунулась. Вопросов Петер задавать не хочет. Еще один незаданный вопрос, еще один неполученный ответ.

Петер убирает посуду в посудомойку и, коротко оглянувшись, берет школьный ранец.

– Пока, – говорит он дому.

– Пока, – отвечает дом.