Единица безумия

– Нет. Ты ничем не поможешь. Я сам все разузнаю и вернусь.

– Что же мне теперь делать? – растерялась она.

– Займись чем-нибудь. Только не этим. А то, пока меня не будет, ты тоже дом спалишь. Носки вяжи! С оленями!

Пока Долчегабана, не переставая охать и ахать, убирала кухню, Андрей позвонил Марку. Сначала хотел вызвать Федора, но потом вспомнил, что тот на даче и сейчас, наверное, по пояс в стружке. А Каверин, если имел на этот вечер какие-то грандиозные планы, переживет.

– Хотя нет. Про носки с оленями забудь… спицы острые… Мне как-то Сашка рассказывал, как одну бабульку вязальной спицей замочили. Так что про носки забудь. Ты у нас из тех, кто выпьет на рубль, а дел натворит лет на пятнадцать.

* * *

Андрей молча смотрел на убегающую вперед дорогу, находясь в легком нервном напряжении. Привычном, когда дело касалось матери.

– Андрюша, давай без нервов, – спокойно сказал Марк, будто прочитав его мысли.

Рысь гмыкнул и промолчал. Он не мог толком объяснить, что именно чувствует. И досада, и даже какая-то злость его беспокоили. На себя в том числе. Потому что не мог оставаться равнодушным и не переживать за мать.

– Поджог?

– Да прям. По пьяне…

– Точно знаешь? Может, с проводкой проблемы были? Или еще что случилось?

Андрей не знал. Ему и в голову не пришло, что пожар произошел в результате чьей-то зловредности или неисправность электропроводки. Он сразу подумал, что, будучи нетрезвой, мать заснула с сигаретой, как обычно бывает в таких случаях. Другого варианта не допустил и подробностей не стал расспрашивать.

– Узнаем, – отозвался немногословно снова умолк.

Через час, мягко хлопая дверцами, они выбрались из «лексуса» Каверина. Ворота зияли открытой пастью, но Рысь не пошел во двор. Мокрая земля так и застыла складками, изборожденными колесами пожарных машин. Видимо, тушить пожар все же пытались. В нос сразу ударил горький, отдающий металлом, запах гари. На месте, где раньше был дом, теперь остались покрытые копотью развалины. Листва на деревьях будто тоже выгорела, и стволы стояли голые, умножая царящую безнадегу. Не было смысла бродить и что-то высматривать. Ничего не осталось. Огонь сожрал все.

Нервно и бессмысленно Андрей пнул валявшийся на дороге камень и двинулся к дому Антоновны. С другой стороны калитки уже раздавался лай собаки, заливистый, радостный, почти переходящий в визг. Заскребли по железу когти.

Бруня. Жива слава богу.

Антоновна открыла сразу, и они вошли сначала во двор, затем в дом.

– Ты проходи, а я пока в магазин сбегаю.

Немецкая овчарка вильнула хвостом и ткнулась мокрым носом Андрею в руку. Он погладил собаку по голове, потрепал по шерсти.

Мать стояла в дверях кухни, закутавшись в халат. Она была удивлена, но не обрадована. Похоже, только-только вылезла из постели, лицо хмурое, помятое.

– Это кто? – Взгляд на мгновение задержался на Марке, потом снова переместился на сына.

– Друг, – объяснил Андрей. – Почему сразу про пожар мне не сообщила?

– А зачем? Ты бы все равно не приехал. – Сжав губы, села на табуретку.

– Я же здесь!

По ее лицу пробежала тень сожаления. Впрочем, оно почти мгновенно снова приобрело раздраженное выражение. Она завозила ладонями по столу и чуть не сшибла солонку. Андрей видел, что мать была абсолютно трезва, запаха алкоголя от нее не чувствовалось, но руки ходили ходуном.

– Как все случилось? Папик где? Миха? Куда все делись? Почему ты одна?

– Слиняли куда-то оба.

– Как дом загорелся?

– Не знаю, я спала… ночью дело было. Бруня меня разбудила. Сорвалась с цепи, скулила, лаяла, в дверь скреблась.

– А ты, значит, так крепко спала? Веселый вечерок был?

– И ты туда же! – вспылила женщина. – Не пью я, не пью! В рот не брала! Устала за день! Работала!

– Ладно, мать, успокойся, сын приехал, помочь хочет, – вмешался Марк, незримо присутствующий в комнате все это время где-то слева и сзади, – рассказывай все по порядку.

– Не дала этому ироду на бутылку, вот он хату и подпалил… а потом умотал… Что тут еще рассказывать? Думал, гулять будет на мои денежки… Что рассказывать? – повторяла суетливо. – А не тут-то было! Я сказала, ни копейки не дам. Мне крышу чинить и забор новый… надо было…. Гад… если б не Бруня… я как выскочила… только документы и успела прихватить… – посыпала цветистыми матами.

– А деньги?

– Какие деньги? А-а-а… так пропали, наверное, сгорели. Я до серванта не добралась.

– Чего руки дрожат?

– Руки? А у тебя б не дрожали? Хату спалил гад! – разрыдалась.

Андрей сжал ее ладонь. Ему захотелось сделать что-то вежливое, располагающее, как-то успокоить мать. Ее слова оставили тяжелый осадок, почти поскрипывающий на зубах.

– Все, успокойся. Главное, сама жива осталась, с остальным разберемся. В полицию ходила?

– А что полиция? – Некоторое время она молчала. Утирала слезы, шумно вздыхала. Потом снова заговорила: – Сказали, радуйся, мол, что соседи не пострадали, а то было б тебе небо в клеточку. Спасибо Антоновне, что приютила.

– Ладно, не переживай, я все решу.

– Давайте хоть чайку попьем, чего ж я вас как чужих… – смягчилась она после обещания сына. Поставила чайник, сунула в кружки чайные пакетики.