Единственная для Барса

— Что, великий и ужасный Мастер не ожидал, что его обыграет какой-то щенок? — прохрипел Кирилл, растягивая разбитые губы в кривой усмешке. — Твое время прошло. Химнесс обречен на банкротство. Его единственный источник дохода теперь принадлежит мне. И знаешь, что я сделаю первым делом? Объявлю себя собственником резервации, а потом потребую твоего изгнания.

— Хочешь занять мое место?

— Оно принадлежит мне по праву рождения!

Во рту собралась кровь, и Кир сплюнул ее едва ли не на ботинок Андрулеску — до блеска начищенный, из белой лакированной кожи, такой же пижонский, как и белый брючный костюм, который глава Химнесса носил с видом плантатора.

— Сукин сын, ты не знаешь еще, с кем связался. Я сотру тебя в порошок.

Андрулеску цедил слова, не разжимая губ, превратившихся в две тонкие полоски. Его лицо потемнело от бешенства, на нем отражалась внутренняя борьба, которая шла между Зверем и разумом.

Зверь Антуана хотел разорвать наглеца, почувствовать вкус его крови, увидеть, как тот будет корчиться в муках, а потом вышвырнуть за борт бесполезное тело. Но рассудок Мастера оставался бесстрастным. И сейчас он просчитывал варианты.

— Я могу убить тебя прямо здесь, — голос Андрулеску понизился до свистящего шепота, — твой труп отправится в океан, и никто никогда не догадается, что случилось. Но ведь это не решит нашей проблемы, не так ли?

В глазах Кирилла сверкнуло удовлетворение.

— Правильно. Моя смерть ничего не изменит.

Поддернув брюки, Мастер присел на корточки напротив него. Пару секунд молча смотрел, как затягивается рана на скуле, потом совсем другим тоном спросил:

— Зачем ты все это делаешь? Что тебе нужно?

Голос Андрулеску звучал тихо, обманчиво мягко, словно Мастер испытывал сожаление. Но Кир знал — это лишь маска, чтобы заставить его расслабиться и потерять бдительность.

— Мастер Андрулеску, — протянул он, с особым удовлетворением смакуя слова, — неужели ваша память так коротка? Так я могу и напомнить. Восемьдесят девятый год тебе о чем-нибудь говорит?

— Восемьдесят девятый? — в глазах Мастера мелькнуло легкое недоумение, тут же сменившееся пониманием. — Ах, вот оно что, — Андрулеску снисходительно хмыкнул и встал. — Ты считаешь меня виноватым в смерти твоих родных? И что, весь этот фарс ради мести?

На его губах заиграла усмешка, когда он взглянул на пленника сверху вниз. Тот, сам не зная, загнал себя в ловушку, из которой для вера нет выхода.

— А моя дочь? — произнес Антуан небрежным тоном, глядя, как с каждым словом меняется лицо Стромова, как сползает с него выражение триумфа и обнажаются скрытые раны. — С ней ты спал тоже из мести? Она это знает?

— Прикрываешься дочерью? — прошипел Стромов, бросая на Андрулеску взгляд, полный ненависти.

— Даже не думал. Но ты прав, я считаю тебя лишним в жизни Анжелики. Она не для тебя. Поэтому мы заключим с тобой сделку. Поднимите его!

Последняя фраза касалась конвойных. Они вздернули Кира на ноги, и Антуан, приблизившись к нему, произнес:

— Я тебя отпущу. Даже больше. Я дам тебе возможность убраться с Тайры и закрою глаза на то, что ты спал с моей дочерью. А взамен ты вернешь мне все акции, которые присвоил обманным путем.

Пару секунд Стромов смотрел на него, пытаясь понять, шутит он или нет, а потом громко расхохотался:

— И с чего бы мне это делать?

По губам Андрулеску скользнула улыбка. Все еще улыбаясь, он щелкнул пальцами, и тут же где-то на юте хлопнула дверь.

В нос Кириллу ударил знакомый человеческий запах.

Запах, который он не хотел бы услышать здесь.

И тут же слуха коснулся голос, от которого натянулись все жилы, а Зверь тоскливо завыл.

По палубе в сторону носа двигалась пара высоких, широкоплечих мужчин с карабинами наперевес, а между ними, опустив голову так, что виднелась только стриженая макушка, шел… Борис Тихомиров.

Зарычав, Кир дернулся вперед, но охрана Мастера знала свое дело. Пленника держали крепко.

Услышав шум, Борис вскинул голову. Его виноватый взгляд столкнулся со взглядом Кирилла, и Стромов увидел, как обескровленные губы товарища беззвучно шепнули:

— Прости…

— Да-да, — Андрулеску встретил его движение довольным смешком. — Ты думал, у меня нет аргументов, чтобы заставить тебя сделать то, что мне нужно? Глупец! Такой же, как твой отец. Но знаешь, в отличие от тебя он был настоящим мужчиной.

— Поэтому ты его и убил? — выплюнул Стромов.

В глазах Андрулеску мелькнуло что-то, похожее на жалость.

— Убил? Нет, я здесь не при чем. Твой отец сам загнал себя в ловушку. Его предупреждали, что не стоит злоупотреблять полномочиями, но он был чересчур уверен в себе. Как и ты.

На глазах у Кирилла Бориса заставили пройти через всю палубу к носу и втолкнули в неприметную дверцу на полубаке. Один из конвойных вел пленника, приставив дуло к его затылку.

От Андрулеску не укрылось выражение боли, с которым Стромов смотрел на друга.