Зачем? Зачем сила достается тому, кто ее недостоин? Где справедливость? Почему ее обретают эти развратные и пакостные ведьмы, которые потом ее же используют людям во зло? Почему его Мила должна умереть, в то время как они будут продолжать жить в свое удовольствие, вкусно жрать, сладко пить, менять любовников чаще чем нижнее белье… и гадить, снова и снова гадить окружающим?! И не надо про законы, чем его девушке помог закон, когда она столкнулась с ведьмовским произволом? От того, что ведьму, приревновавшую Милу на пустом месте, настигла кара, самой Миле ни холодно, ни жарко, она продолжает медленно угасать от брошенного той из ревности проклятья омертвения. То, что ковен наказал ее обидчицу, это замечательно, это справедливо, но почему бы заодно не исправить нанесенный ею вред?
А вот дырку вам от бублика, а не снятие проклятья! У них, видите ли, принципы. Они, видите ли, считают, что исправлять нанесенный ущерб должен тот, кто его причинил. А раз наказанной ведьмы больше нет, то и возмещать ущерб Миле некому, а остальные ведьмы лицемерно развели ручками и отказались помогать. Потому что отдать постороннему такую порцию силы, которая нужна для милиного выздоровления, – значит, самой остаться практически без резерва. И кто на такое согласится? А если согласится, то какую цену заломит? Да Бран был готов заплатить, только откуда у простого охранника столько денег? И насильно такое не отбирается… вроде бы… И тогда они с милиной матушкой Лемарой задумали более интересную комбинацию.
Можно ведь ведьминскую силу получить и добровольно, отданную партнеру в момент инициации. Пусть эти ведьмы хоть раз пользу принесут! И они с ней рассмотрели все кандидатуры молоденьких ведьмочек, которые могли отдать нужный объем силы. Именно Зоэ оказалась самым подходящим вариантом как с точки зрения возможного потенциала… еще бы, при таких-то прабабке и матери! … так и с точки зрения неказистой внешности. Брану была нужна потенциально сильная, но неприметная ведьмочка, которая влюбится в него по уши и безропотно поделится силой. Он приложил все усилия, чтоб ее очаровать и дело двигалось к свадьбе… то есть это Зоэ с семьей думали, что к свадьбе…
Но тут ее мать поставила условие о подписании им досвадебного отказа от претензий на силу «невесты»! Вот он прямо так и кинулся подписывать! Значит, она подозревает что-то. Значит, события придется форсировать… Он сжимал зубы и кулаки, когда нужно было любезничать с «невестой», обнимать ее в танце, дарить легкие поцелуи, но держался, понимая – надо! На одной чаше весов заинтересованность этой серой мышки, на другой жизнь Милы. Он выдержал. Он провел эту тупую землеройку через инициацию. И в результате остался ни с чем.
Мила с матерью уже ждали его, нетерпеливо выглядывая из кухонного оконца своего домишки, а сам он невольно замедлял шаг, понимая, что принесенные им новости сродни смертному приговору для любимой, и оказаться вестником с такой новостью было похуже ножа, приставленного к горлу. А сказать придется…
– Ну как? – кинулась к нему открывшая дверь Лемара.
– Никак. У нее нет силы…
Лемара безмолвно прикрыла рот ладонью и отступила в комнату. А Бран кинулся на кухню, к Миле. Он целовал исхудавшие руки любимой девушки и обещал… чего он только не обещал! И выкрасть более подходящую инициированную ведьму, чтоб все-таки попробовать заставить ее поделиться резервом, и вытрясти право на возмещение ущерба из ковена, и обратиться к королю… и сам понимал, насколько жалко и беспомощно он выглядит. А Мила сидела неподвижно и только редкие крупные слезы скатывались по ее бледному личику. Отговорившись дневной сменой дежурства, Бран с облегчением сбежал на работу в мэрию, продолжая думать, как ему помочь любимой…
Так ничего и не придумав, он вернулся вечером к их дому и остановился в недоумении. Ни одно окно не светилось и сам дом оказался закрыт. Куда-то поехали? Как такое может быть, если Мила никуда не выходит? Ей передвигаться по комнатам и то сложно! Что произошло?
Соседи помочь ничем не смогли, только пожимали плечами и отговаривались нежеланием совать нос в чужие дела. Только булочникова дочь вроде как припомнила неприметную коляску, которая стояла у дома днем, но потом быстро уехала… Неужели похитили, похолодел Бран, но кто? И зачем? И он побежал в отделение магической стражи. Там с ним долго не хотели разговаривать, но он все-таки сумел заставить их зарегистрировать заявление об исчезновении Лемары и Милы Вильде и вытребовать обещание сообщать о подвижках.
То, что он услышал спустя шесть дней, привело его в шок. Вызвавший его Платон Клавель, сержант-майор магической стражи, почему-то выглядел крайне недовольным и раздраженным. Интересовался сроком знакомства с матерью и дочерью Вильде, долго расспрашивал Брана об их внешности, особых приметах и привычках, наводя того на страшную мысль о грядущем опознании трупов… А потом, заполнив необходимые формуляры, сказал:
– Так-то я права не имею тебе что-то говорить, но я вижу, ты искренне волнуешься… поэтому слушай и запоминай.