Единственная Джун

Я изможден до предела, так как провел последние семьдесят два часа в двух рабочих сменах – мне просто нужно было хотя бы как-то занять голову. Я не спал, почти ничего не ел, и я в шоке, что мои ноги вообще еще способны удерживать меня в вертикальном положении. Все, что я делал последние три дня, – это работал и скучал по Джун.

Она прислала мне фотографию из аэропорта имени Кеннеди, сообщив, что благополучно приземлилась. Увидеть всплывшее на экране мобильного имя «Джунбаг» оказалось сродни удару в живот, но я все равно был благодарен сообщению. Надеюсь, что наше общение продолжится. Надеюсь, она будет звонить мне и писать. Надеюсь, она будет делиться со мной своей жизнью, потому что моя без нее стала серой и унылой.

Что только подтверждает тот факт: все было к лучшему.

Кто я без нее?

Проведя рукой по лицу, я обдумываю свой следующий шаг, глядя на дверной коврик с рисунком резвящихся такс.

Я понимаю, что был трусом. Я держался на расстоянии от Бейли и не поддержал Джун, когда она отстаивала перед ними наши отношения. Меня все еще гложет чувство вины. Она была такой храброй и полной решимости, когда выбегала из квартиры в то утро. Я же полностью закрылся. Я был опустошенный. В ступоре.

Бесполезный.

И я чувствую себя таким же бесполезным сейчас, когда стою здесь, задаваясь вопросом: что, черт возьми, мне делать.

К счастью, решение принимается за меня, когда дверь снова распахивается.

На этот раз по другую сторону двери стоит Саманта.

Я сглатываю ком в горле, встретившись с ней глазами – голубыми, как у Джун. Она неухоженная и без макияжа – выглядит так, будто спала столько же, сколько и я за последние несколько дней. Я тяжело вздыхаю, и все, что мне удается выдавить из себя, – это:

– Мне жаль.

Мне жаль, что разлучил семью.

Мне жаль, что обесчестил вашу дочь.

Мне жаль, что предал людей, которые подарили мне второй шанс на жизнь.

Интересно, читает ли она в моих глазах все то, о чем я так сожалею?

Саманта немного шире приоткрывает дверь и подходит ближе. На ее лице – смесь сожаления с нерешительностью. Она не знает, что делать. Ее чувства не такие черно-белые, как у Эндрю.

Делая глубокий вдох, она отходит от двери, давая мне дорогу:

– Входи.

Это слово звучит как нечто большее, чем я того заслуживаю, но я принимаю его, позволяя ему проникнуть глубоко в сердце. Позволяю наполнить меня единственным подобием облегчения, которое я чувствовал последний раз, когда засыпал с Джун в моих объятиях – такой теплой, мягкой и моей.

Это не прощение, но это уже что-то.

Крупица.

А когда ты потерял все, что было так важно, и крупица может стать роскошным обедом.

Я захожу в дом, дверь за мной осторожно закрывается, когда я замираю перед гостиной. Саманта стоит спиной ко мне в нескольких футах, скрестив руки на груди. Она вытаскивает ручку из пучка и по старой привычке начинает нервно щелкать по ней.

Когда она поворачивается ко мне лицом, то опускает руки и качает головой.

– Я потеряла одного ребенка, но мне кажется, что потеряла всех троих.

Я напрягаюсь всем телом, стискивая зубы. Я виновато опускаю взгляд, уставившись в пол; меня охватывает ужасное гнетущее чувство вины. Меня тошнит.

– Саманта, я никогда не хотел никому причинить боль. Пожалуйста, поверь мне.

– Конечно, я верю в это, – говорит она, все еще щелкая ручкой. – Я вырастила тебя, и я знаю, что вырастила хорошего человека. – Она делает паузу, медленно выдыхая. – Но хорошие люди все равно совершают глупости.

Когда я поднимаю взгляд, она смотрит на меня с долей разочарования. Я снова провожу рукой по лицу.

– Я влюбился в нее, – тихо говорю я. – И у меня не было выбора, это произошло само собой.

– Любовь может возникнуть сама по себе – тут у тебя нет выбора, но вот как поступить с этим чувством, когда ты знаешь, что подобное неправильно, – это уже твой личный выбор.

Я открываю рот, чтобы что-то сказать, но не могу выдавить ни звука.

Она права.

Она абсолютно права.

Снова опустив голову, я засовываю руки в карманы и закрываю глаза.

– Я понимаю, что это невозможно исправить, – говорю я с печалью в голосе, – но ты должна знать, что я сделал все возможное, чтобы это предотвратить. Я боролся с этим, и боролся изо всех сил, но, невзирая на клеймо, которое стояло на наших отношениях, на все эти хреновы формальности, которые все омрачали, мои чувства к ней никогда не казались неправильными. Она никогда не казалась мне чем-то неправильным. – Я тяжело дышу, мое сердце бешено колотится. – И очень трудно продолжать бороться с тем, что кажется таким чертовски правильным.

Саманта внимательно смотрит на меня – выражение ее лица смягчается. Она перестает щелкать ручкой, чтобы вникнуть в мои слова и подобрать собственные.

Но наш разговор прерывается, когда дверь во внутренний дворик открывается и Эндрю входит в дом. Он, словно не поверив, оглядывает меня еще раз – его глаза опасно сужаются.

– Какого черта ты все еще здесь?