Единственная Джун

Саманта быстро отвечает:

– Я впустила его. Он заслуживает шанса объясниться.

– Он ничего не заслуживает. Объяснения, оправдывающего то, что он сделал, просто не существует. – У Эндрю лицо краснеет от гнева, вены на шее вздуваются. Я смотрю, как он несется к нам через кухню, полный негодования. Он тычет на меня пальцем, подходя ближе. – Мы взяли тебя к себе, когда ты потерял все. Мы вырастили тебя.

Моя кровь покрывается льдом и стыдом. Я опускаю взгляд, мучимый угрызениями совести, я не могу посмотреть ему в глаза.

– Мы годами оплачивали твою терапию, мы дали тебе образование, мы собрали все вещи и переехали, только чтобы тебе не пришлось жить по соседству с этим домом ужасов.

Слезы застилают мне глаза. На сердце становится тяжелее с каждым словом.

– И чем же ты нам отплатил?

Саманта делает шаг вперед, включая твердый голос разума:

– Эндрю, успокойся. Я разберусь с этим.

Он игнорирует ее.

– Ответь мне, – выплевывает он.

– Пожалуйста, – прошу я, умоляюще поднимая руку, как белый флаг. Мой голос дрожит. – Я не хотел…

– Ты, сукин сын. – Он скалится и тычет в меня пальцем, пока мы стоим лицом к лицу. – Ты опорочил нашу дочь!

Мы все замолкаем.

Я поднимаю глаза, в моем взгляде сквозит раскаяние.

Я не знаю, что сказать.

Не знаю, как оправдать это. Аргументировать свою позицию? Или ухватиться за малейшую ниточку сочувствия и заставить его понять все?

Все, что у меня есть, – это моя жалкая правда, и я позволяю ей вырваться наружу:

– Я люблю твою дочь.

Ответом мне служит удар в лицо.

Эндрю отвешивает мне удар в челюсть, сбивая меня с ног; я ударяюсь спиной о стену.

– Эндрю! – кричит Саманта.

Я не успеваю оправиться и осознать произошедшее, как он снова набрасывается на меня, хватает за воротник нечеловеческой хваткой и трясет.

– Нет, ты не влюблен в нее. Ты охотился на нее. Ты совратил ее. – Он забрызгивает слюной мне лицо, когда рычит сквозь стиснутые зубы. – Как долго ты фантазировал о моей маленькой девочке? Как долго ты принуждал ее к этому под моей чертовой крышей?

Нет.

Я потрясен, поражен, мое сердце разбивается.

У меня перехватывает дыхание, когда мой желудок сворачивается от тошноты – чувствую, что меня сейчас вырвет.

Так он думает?

В это он верит?

Я мотаю головой, захлебываясь воздухом:

– Эндрю… нет. Боже, нет, все было совсем не так. – Желчь подступает к горлу, а мое тело содрогается от неверия. Я как тряпичная кукла в его хватке, безвольная и неспособная к сопротивлению. – Черт… нет…

Эндрю отталкивает меня, и у меня подгибаются колени.

Я падаю.

– Эндрю, черт побери, возьми себя в руки, – говорит Саманта, ее голос хриплый и измученный. Она бросается ко мне и приседает, чтобы осмотреть мое лицо: из разбитой губы идет кровь. Она с материнской нежностью проводит кончиками пальцев по моей щеке.

Я все еще качаю головой, мое дыхание учащается. Мне кажется, что у меня вот-вот начнется паническая атака.

– Ты же так не думаешь… – вырывается из меня, когда я смотрю на Эндрю; все мое тело бьет дрожь. – Ты просто не можешь так обо мне думать…

На краткий миг в его взгляде мелькает раскаяние, но он снова надевает маску.

– А что я должен думать? Ты занимался сексом со своей сестрой.

– Нет…

– Своей сестрой, Брант!

– Она не должна была быть моей сестрой! – взрываюсь я, откидывая голову назад к стене; ядовитые слезы застилают мне глаза. Грудь сдавливает, ребра горят, дыхание сбивчивое. – И это несправедливо. Это, черт побери, несправедливо, – твержу я сломленно и безнадежно. – Она должна была быть сестрой Тео, а мы должны были вырасти вместе, как соседи, я был бы обычным мальчиком, который влюбился в обычную девочку, и это все было бы правильно.

Саманта замирает рядом со мной, в ее глазах стоят слезы.

Эндрю замолкает. Настороженный. Выражение его лица меняется.

Из меня вырывается вопль, и я бью кулаком по полу.

– Это несправедливо, что мой отец сошел с ума и разрушил мою жизнь, забрав у меня мать, и вместе с этим уничтожил все мои шансы на будущее с этой девушкой – удивительной, невероятной девушкой с самым чистым сердцем на свете. – Мое собственное сердце словно сжимается от боли, пока я вырываю из себя все новые и новые слова. На лбу выступают капельки пота, во мне бурлит адреналин. – Девушкой, которая убирает из пакетика все фиолетовые конфеты, потому что знает, что я не люблю этот цвет. Девушка, которая пользуется духами с запахом сладостей, потому что это напоминает мне о моей маме. Девушкой, которая печет мне десерты, хотя она даже не любит готовить. Она храбрая и добрая и так чертовски хороша, что просто невозможно заметить какую-либо другую девушку, кроме нее.

По щекам текут слезы. Поверженный, я прижимаюсь к стене, тяжело дыша: