Единственная Джун

Мы специально не упоминаем Джун, но я точно знаю, что он имеет в виду:

«Поезжай в Нью-Йорк ради своей карьеры, даже если в итоге останешься там ради моей дочери».

После этого он долго не задерживается.

Эмоции слишком сильны, и мы сказали все, что должны были сказать.

Когда Эндрю выходит из квартиры, я провожу рукой по лицу, медленно выдыхая, и опускаю взгляд на индексную карточку, все еще лежащую на моем столе.

Мое сердце бешено колотится.

А потом я беру ее в руки и читаю.

Сентябрь 13, 2020

• Villomah. Я никогда раньше не слышала этого слова, но, как оказалось, так называют родителей, потерявших ребенка. Это означает «против естественного порядка». Только… мне кажется, что я потеряла еще больше. Я потеряла троих детей и теряю своего мужа. Я не думаю, что существует слово для таких, как я. Единственное слово, которое я могу подобрать, это… Печаль.

Я опускаю карточку обратно на стол… и быстро меняю решение.

Вместо этого я разрываю ее.

Я рву ее на мелкие кусочки и бросаю в мусорное ведро, жалея, что у меня нет спичек, дабы поджечь содержимое.

Я устал грустить.

Мы все устали грустить.

Пришло время идти на свет.

* * *

Хотите узнать, что именно скрывается за этим светом, мерцающим в конце тоннеля?

Что ж, я скажу вам.

Это ваши ноги, которые снова функционируют после месяцев физиотерапии.

Это препарат, восстанавливающий химические реакции в вашем мозге после того, как вы порезали себе запястье бритвой.

Это бронзовый чип A.A.[46] после года мучительного воздержания от алкоголя.

Это трепет в животе, когда вы снова обретаете любовь после тяжелого развода.

Это прощение после того, как вы коснулись дна.

Этот свет сияет для каждого по-разному, но в конце концов все это сводится к одному и тому же – это лучшая версия себя; человек, которым вы вновь пытаетесь стать.

Это ваше исцеляющееся сердце.

А сердце может исцелиться, только если вы позволите ему это сделать.

В тот же вечер я собрал вещи и заказал билет на самолет до Нью-Йорка.

Глава тридцать седьмая «С первого взгляда»

Джун, 21 год

Я чувствую, как мою кожу постепенно стягивает под тяжестью сценического грима, пока убираю выбившиеся пряди волос невидимками. Мне становится намного легче без огромного реквизита животного, в котором я выступаю, но от ярких огней и тесного пространства у меня всегда все сжимается в груди во время антракта.

По спине проносится приятная дрожь, в животе легкий трепет, когда мое отражение смотрит на меня из зеркала. Сейчас я выгляжу по-другому. Теперь я танцовщица… я танцую на Бродвее, воплощаю свою мечту, и, помимо сложного макияжа, наложенного на все лицо, настоящая перемена – в моих глазах.

Я повзрослела.

Беатрис наталкивается на меня и, изображая пальцами кошачьи коготки, подмигивает мне.

– Где Селеста? – интересуется она, обмахиваясь одной из программок. От жары прядки ее темных волос прилипли ко лбу.

– Курит, – отвечаю я, улыбаясь, после чего падаю на стул и подкатываюсь к туалетному столику. Зеркала с подсветкой расположены вдоль стен, обрамленные теми самыми винтажными голливудскими лампочками и различными фотографиями артистов.

К моему личному зеркалу прикреплена лишь одна фотография – фото с выпускного, где мы с Тео и Брантом.

Оно приносит мне удачу и успокаивает.