Единственный, кому ты веришь

Он позвонил через три дня с извинениями за то, что «уделял внимание не только мне». «Такой уж я есть, – добавил. – Люблю людей». Позвонил он по двум причинам: во-первых, хотел отдать мне фотографию, за которую я уже заплатила («Надеюсь, ты не забыла? „То happiness!“»), а во-вторых, его посетила гениальная идея: «Давай вместе напишем книгу!» Моих романов он не читал – не было времени, – но навел справки, и один приятель ему сказал, что я хороший писатель, а поскольку сам он хороший фотограф, «это будет cool!». Я собиралась с матерью в деревню, так что пообещала Крису все обдумать – мол, потом созвонимся и обсудим. Мы уехали в Овернь, и он названивал каждый день, его голос звучал в лесах, на пасеках, у речных берегов. В моем голосе Крис по-прежнему не узнавал Клер Антунеш, но был им очарован. Книгу он хотел писать о «крестьянах», а план придумал такой: мы вместе будем колесить на его «старушке», винтажной DS, по сельским дорогам Франции, останавливаться на фермах, чтобы получше разобраться, как там живут люди, ибо жизнь простых людей – это очень важно; ночевать станем у кого-нибудь из местных работяг, спать на сеновалах: «Страшно подумать, куда нас может завести эта история…» Я притворилась, будто не расслышала или не поняла его опасений, тогда он добавил: «Мы вдвоем на сеновале, прикинь! Это, конечно, не совсем в твоем стиле… Тебе тоже страшно, да? Но ты же хочешь поехать со мной в это путешествие? Ты ведь не пай-девочка, ну… наверняка же тебе всякое ночами снится, и, когда я об этом думаю, у меня прям… ох, что я несу?… но от жизни надо-таки брать все, что она предлагает». Я не позволяла себе никаких сексуальных намеков, посылала ему фотографии барашков и селфи с овернскими «крестьянами». Крис потешался над городской девчонкой, которая разыгрывает из себя потомственную фермершу, но вообще-то я хорошо знала эти места, потому что ездила сюда с четырех лет. Мой дед здесь родился, я еще в детстве научилась доить коз, видела, как телятся коровы и умирают свиньи, как на излете зимы людей охватывает меланхолия, от которой хочется лезть в петлю, так что о деревенской жизни я знала побольше, чем Крис. Но он меня не слушал. Он делал все, чтобы соблазнить меня по телефону: забрасывал комплиментами, намеками, планами и обещаниями. И чем меньше я поддавалась на его уловки, тем активнее он меня провоцировал; в его голосе появилась целая палитра интонаций, эротические обертона, которых не было в разговорах с Клер Антунеш. Но как только ему удавалось втянуть меня в игру, добиться движения навстречу – он тут же соскакивал с темы, разыгрывая раздраженное высокомерие: мы всего лишь друзья, да и то в Фейсбуке. Вместе путешествовать?! О нет, никогда он не говорил ничего подобного – что это я удумала?! Такое впечатление, что Крис никак не мог определиться со своим местом в классификации психологических типов, женских и мужских: он то демонстрировал все качества бесстрашного охотника, то оборачивался надменной жертвой, которую нужно завоевать в священной борьбе, одержав победу прежде всего над ее восхитительным равнодушием. Мне эти его метания не нравились, я считала, что между нами не должно быть никаких хитростей, он выбирает либо роль мужчины, либо роль женщины, субъекта или объекта, неуемного соблазнителя или соблазнительной строптивицы, доблестного рыцаря или прекрасной безжалостной дамы, вместо того чтобы превращаться в карикатуру на то и на другое. Только не принимай это на свой счет, Луи (мне тебя отсюда слышно), я пишу так не в обиду тебе. Женское начало в мужчине – это чудесно, когда оно не вступает в противоречие или, хуже того, в безжалостную войну с мужским. Крис никак не мог примирить в себе эти начала и тем самым вынуждал меня все время быть начеку и тоже притворяться. Как можно согласиться на просьбу, если завтра она превратится в отказ? Как принять отказ, если в следующую секунду он обернется отчаянной мольбой? Что бы я ни делала, попадала впросак. Я думала, резкие перемены настроения у Криса связаны с его недавним любовным разочарованием, расставание с Клер Антунеш извиняет и оправдывает его двойственность и страхи в отношениях со мной. Но я не могла ему довериться, как Клер. Мне казалось, я иду по канату и вот-вот могу сорваться. Боялась этого, хоть и знала, что падение не причинит особого вреда и вскоре забудется. Вопреки – или благодаря? – этому мое влечение не исчезло, однако изменило свою природу: теперь я испытывала более навязчивое, острое, ожесточенное, лишенное нежности желание прикасаться к нему, наслаждаться им, поддаться своим прихотям, чем в то время, когда я была Клер Антунеш.