Единственный, кому ты веришь

«Предупреждаю, я завтра уеду в двадцать ноль ноль». Эти слова, сухо прозвучавшие с порога, вырывают меня из крахмально-черного сна. «Двадцать ноль ноль, – думаю я. – У нас вечность на то, чтобы помириться». Часы показывают половину восьмого утра. Будь это другой мужчина и не такая ужасная ночь, я непременно сказала бы ему: «Иди сюда, пожалуйста, ложись, займемся любовью, а там будь что будет». То же самое говорила Цирцея разгневанному Одиссею, ибо плоть смягчает нравы – чем еще заниматься, если не любовью? Но я, помятая и отекшая, ничего не говорю, лишь со вздохом натягиваю одеяло повыше. Когда я снова открываю глаза, часы показывают 8:20, в доме тихо, ветер за окном угомонился. Я встаю, иду в ванную, бросаю осторожный взгляд в зеркало – оно показывает что-то страшное, – срочно румяна, помаду, тушь, быть привлекательной, привлекательной, привлекательной, снова стать желанной. Прислушиваюсь к тишине. Дверь комнаты Криса закрыта. В гостиной холодно; кажется, даже угли в камине обледенели.

Я включаю электрический чайник на барной стойке, сую в тостер два куска хлеба, подбираю пустую пачку «Кэмела», потом замечаю наконец, что входная дверь приоткрыта, и босиком бегу на крыльцо. Машины перед домом нет. Конечно же он уехал за сигаретами в деревню. Я швыряю пустую пачку в кусты, над головой серо-голубое небо, возвращаюсь в дом, включаю радио, оно поет мне: «Вот увидишь, вот увидишь, для этого и создана любовь»[51]. Кофе убывает вместе со временем; я стучусь в дверь комнаты Криса, открываю – там пусто, его вещи исчезли, осталась тарелка с объедками от ужина на тумбочке у кровати. Мне надлежит прибраться, вот чего он хочет: чтобы я до конца сыграла роль домработницы. На разобранной смятой постели валяется комикс про Тинтина. Дрожа от холода, звоню в прокатное агентство «Авис» в Севране, спрашиваю у девушки-менеджера, можно ли внести изменения в договор на аренду машины. «О, месье только что звонил, я ему все объяснила. Он сказал, что пригонит машину к трем часам… К трем… Что? Компенсация? Да-да, с вас удержат плату только за прошедшие дни. Так, у вас аренда на десять дней на общую сумму двести пятьдесят евро, вы возвращаете машину сегодня, значит, должны заплатить за два дня, остаток вам вернут. Разумеется, если с машиной ничего не случилось». – «Вы сказали – двести пятьдесят евро?» – уточняю я. «Именно столько вы заплатили, мадам». – «Нет-нет, мы заплатили триста тридцать. Вы не посчитали страховку?» Голос девушки становится неуверенным: «Мадам, у меня перед глазами ваш договор. В текущем месяце у нас стандартные договоры „все включено“ на модели „Ситроен DS“, ваш муж… э-э-э… месье заплатил ровно двести пятьдесят евро».

И тут я начинаю ей рассказывать, выкладываю всю историю на одном дыхании. Мы незнакомы, но она все-таки женщина. «Правда?» – говорит она, и «Какое безобразие!», и еще «Я вас понимаю!». Именно то, что мне нужно в данный момент – чтобы какая-нибудь женщина меня понимала и соглашалась с тем, что это безобразие.

«Голосовая почта Криса. Ответить сейчас не могу, но вы оставьте сообщение, и я вам перезвоню, без обмана!» Без обмана. Тогда я слышала его голос в последний раз – глуповатый вообще-то голос, подумалось мне. Я страдала больше от стыда, чем оттого, что он меня бросил, потому что сама была виновата во всем, что произошло. В Фейсбуке Крис меня уже забанил – я не могла даже отправить сообщение ему в ЛС, и перевязанный большой палец на экране строго констатировал факт: «К сожалению, эта страница недоступна».

Без обмана.

Мне не сразу пришло в голову вернуть Клер Антунеш. Не думай, что я настолько цинична, Луи, ничего не было просчитано заранее. В первые пару часов гнев и отвращение служили мне источником энергии, потом охватило чувство одиночества, и чувство утраты свернулось калачиком в белой колыбельке. Я уже не могла отвести от нее глаз – колыбелька была пуста, вернее, это я в ней лежала и голосила отчаяннее любого младенца, до хрипоты. Когда тоска стала нестерпимой, я бросилась искать помощи у женщин, которые могли бы мне все объяснить или, по крайней мере, меня понять, – у подружек Криса в Фейсбуке, более или менее близких его знакомых. Я отправила сообщение в «личку» Шарлотте, его бывшей, – Крис иногда о ней рассказывал, – еще той актрисе, встреченной нами в первый вечер в кафе, и двум девушкам, которые часто лайкали его посты, я забыла их имена. Каждой я вкратце изложила свою историю, и только для того, чтобы они меня поддержали и утешили, чисто по-женски, никакой иной цели у меня не было. Впервые я ждала от женщины больше, чем от мужчины, впервые с детских лет, когда все мои чаяния были связаны с мамой. Почему я обратилась к незнакомкам, а не к подругам? Не знаю. Наверное, потому, что это было не так стыдно. Две из четырех вежливо ответили, две другие меня забанили. «К сожалению, эта страница недоступна». Алике, актриса, написала мне свой номер телефона, и я ей позвонила.