Единственный ребенок

— «Ты грязный ублюдок. Ты никогда не должен был появиться на свет. Будь ты проклят»… Вот что мама повторяла мне с самого моего рождения. Вы-то таких слов небось в жизни не слышали, так ведь? — произнес Ли Бёндо, неотрывно глядя Сонгён прямо в глаза.

Она тоже на секунду заглянула вглубь его глаз, после чего помотала головой.

— Ничего другого я и не слышал, пока рос. Для нее я был… Вы ведь тоже так думаете? Что я такое уж страшное чудовище? — спросил он.

— Совершенно неважно, что я думаю.

— Нет, важно. Это… это очень важно.

— Почему? Какая вам разница, что я думаю?

— Потому что… вы можете изменить меня.

Эти его слова запали ей в самое сердце, запятнав его болью, как чернила, попавшие на кусок промокашки. Как это ни странно, сейчас Сонгён не чувствовала, что он лжет. Она практически его не знала, но когда сидела сейчас перед ним, глядя ему прямо в глаза и прислушиваясь к его голосу, он казался кем-то, с кем она давным-давно знакома.

— Так что, хотите поговорить про мою маму? Хотите послушать про мое детство? — спросил Ли Бёндо.

Продолжая наблюдать за его лицом, Сонгён отложила ручку и закрыла блокнот. Ей хотелось полностью сосредоточиться на его дрожащем голосе. Хотелось тщательно прислушиваться к тому, что у него есть сказать. Это было странное чувство. Будто ей удалось сфокусироваться на самой его душе.

— Мое детство… — Он примолк и глубоко погрузился в собственные мысли, опустив голову. Некоторое время сидел совершенно неподвижно, а потом задрал свою тюремную робу и показал ей свое тело, сплошь покрытое следами застарелых шрамов. Шрамы были повсюду.

— Так вот, значит, какое у меня было детство, — произнес Ли Бёндо.

Если его мать ушла из дома, когда ему было семнадцать, все это происходило как минимум пятнадцать лет назад. И даже после всех этих лет его тело все в шрамах после тех ужасных вещей, которые она творила с ним… Его память ничем не отличалась от тела. Раны у него в голове могли оставить даже более глубокие шрамы, чем следы насилия, творимого над его телом.

Когда он еще только начал говорить о том, что осталось в памяти о его матери, Сонгён очень скоро почувствовала, что воспоминания эти далеко не радостные. Вспоминал Ли Бёндо не о беззаботных счастливых днях, проведенных с ней, а о том, как едва не утонул в ванне, и о той боли, которую при этом испытал. Теперь она начинала понимать, почему песенка, которую напевала ему мать, стала заглавной композицией его преступлений. Начала сознавать, почему ей нужно полностью сосредоточиться на нем. Он сбросил с себя все наносное, практически обнажился перед ней. Его искренность тронула ее.

Не в состоянии вымолвить ни слова, Сонгён просто смотрела ему в лицо. Быстро сменяющие друг друга выражения его лица ясно раскрывали, о чем он думает. Вдруг она различила в нем глубокую боль.

— Черт, я не хочу говорить об этом! Я не хочу вспоминать ее! — взревел Ли Бёндо, вновь и вновь хлопая по столу скованными наручниками руками.

Тихо сидевший у двери тюремный охранник удивленно вскочил на ноги. Сонгён остановила его взмахом руки. Ли Бёндо требовалось время, чтобы выразить свои чувства. Его истинное лицо, открывшееся благодаря эмоциям, а не битве умов или расчетливому поведению, могло выдать ей информацию, необходимую, чтобы понять его.

— Если она собиралась воспитывать меня таким образом, то лучше бы просто придушила или бросила меня! Почему она так жутко со мной обращалась? Почему? Зачем она вообще меня родила? — пробормотал он дрожащим и запинающимся голосом. Помотал головой, а потом закрыл лицо руками. Неподвижно застыл, не поднимая головы. Наверняка не хотел, чтобы кто-то видел его слезы.

Похоже, что Ли Бёндо был нежеланным для собственной матери уже в тот момент, когда появился на свет. Он вырос под гнетом этой женщины, которая постоянно осыпала его ругательствами и мучила его. В душе у Сонгён все переворачивалось, когда она слышала, как он сквозь слезы кричит, что нет у него никаких хороших воспоминаний, что не хочет он ничего вспоминать, потому что все это было слишком ужасно. Непонятно почему, но его мать переложила все собственные проблемы на собственного ребенка, изливала на него свои гнев и боль в форме физического насилия. Все могло бы быть совсем по-другому, если б рядом был кто-то еще, но больше никого рядом не оказалось.

Почему его мать повторяла, что он грязный ублюдок, что ему не следовало вообще появляться на свет?

— Почему она так с вами обращалась? — спросила Сонгён, ожидая, что Ли Бёндо опять начнет говорить, но он просто сидел в той же позе, не отрывая рук от лица, и сидел так очень долго. Пауза затягивалась.

— Господин Ли? — произнесла она.

Он даже не поднял голову. Наверное, разозлился на Сонгён за то, что она вскрыла его старые раны, что заставила думать обо всем этом.

Довольно долго просидев так в молчании, Ли Бёндо наконец поднял взгляд.

— Какой срок давности при убийстве? — вдруг спросил он.