Единственный ребенок

Наверное, ей лучше было бы никогда не встречаться с Хаён.

— Теперь вам получше? — спросила девочка, поставив поднос на прикроватный столик. Она по-своему сделала усилие, чтобы показать, что ей не все равно. Сонгён уставилась на чашку молока, которую она принесла, а потом со смешанными чувствами отвернулась.

— Я хотела бы кое-что у вас спросить, — произнесла Хаён, присаживаясь на краешек кровати.

— Что именно? — спросила Сонгён.

— А вы… вы расскажете папе?

Похоже, девочка имела в виду историю с пожаром, в котором она убила бабушку с дедушкой и подожгла дом. Больше всего она опасалась, что ее отец об этом узнает. Или, может, боялась, что ей больше нельзя будет жить с ним в одном доме — она сделала такую ужасную вещь, потому что хотела жить вместе с ним.

— Не скажу, — ответила Сонгён.

По лицу девочки разлилось видимое облегчение. Но при следующих словах Сонгён ее лицо затвердело.

— Я хочу, чтобы ты сама ему все рассказала. Если ты этого не сделаешь, тогда придется мне рассказать.

— А мне… мне и вправду обязательно рассказывать? — спросила Хаён.

Сонгён спокойно посмотрела ей прямо в глаза. При виде выражения ее глаз Хаён опустила голову, словно показывая, что понимает: у нее нет выбора.

— Ладно, — тихонько произнесла Хаён, ненадолго погрузившись в какие-то размышления. Но вскоре вздернула голову и, глядя на Сонгён, протянула ей чашку молока, словно только сейчас про нее вспомнив.

Сонгён покачала головой — ей ничего сейчас не хотелось. Хаён разочарованно поджала губы. Увидев это, Сонгён поняла, что нельзя отказываться от молока. Неохотно взяла чашку из рук девочки.

Хаён все не уходила, продолжала смотреть на нее, а потом произнесла:

— Я же вам совсем не нравлюсь, верно?

— Нет, нравишься, — возразила Сонгён.

— Вы лжете. Вы даже совсем меня не знаете, — сказала Хаён, голос которой вдруг стал каким-то хриплым и скрипучим.

— Люди могут тебе нравиться, даже если ты почти их не знаешь. Мне действительно хотелось поладить с тобой, — искренне произнесла Сонгён. Перемена была совершенно неожиданной, но, пожив с ребенком, она уже поняла, что такое на самом деле семейная жизнь.

— Папа вас любит. А я… а я нет, — холодно произнесла девочка.

Сонгён почувствовала себя задетой. Не зная, что сказать, она отхлебнула из чашки.

— Все, чего я хочу, — это жить с папой, — пробубнила Хаён с подавленным видом.

— Ты и будешь жить с ним. Но сначала тебе придется ему рассказать, — ответила Сонгён, отпивая еще молока. Ей хотелось поскорей спровадить Хаён обратно в ее комнату.

Хаён, которая тихо наблюдала, как она пьет молоко, вдруг улыбнулась и прошептала:

— Хотите, расскажу вам один секрет?

При виде этой улыбки Сонгён почему-то испугалась — глаза у Хаён сверкали, и вид у нее был совсем другой, чем буквально секунду назад. Сонгён вдруг почувствовала удушье. Захотелось убежать в ванную и нагнуться над унитазом.

— Вы знаете, как умерла моя мама? — продолжала Хаён.

Умерла она, предположительно приняв какое-то лекарство. Но улыбающееся лицо Хаён, похоже, подразумевало нечто другое. Сонгён стало дурно от ужаса.

— И как… как же она умерла? — произнесла она.

— Она умерла, выпив немного молока, как вы сейчас, — последовал ответ Хаён. — Папа велел мне подсыпать это в молоко, если она очень, действительно очень-очень меня обидит.

— Какое-то лекарство?

— Он дал его мне. Сказал, что тогда она крепко заснет. По-моему, она умерла, потому что я слишком много насыпала.

В голове у Сонгён образовалась пустота. Руки и ноги занемели, и она постоянно потирала ладони. Голова тоже отяжелела.

— Это был наш с папой секрет. Он велел мне выбросить остаток лекарства, но я не выбросила, — произнесла Хаён, вынимая что-то из кармана и протягивая Сонгён. На ладони у нее лежала маленькая коричневая бутылочка.

Почему Сонгён сразу об этом не подумала? Это было для него проще простого — он ведь врач, может раздобыть любой препарат. Припомнилось, как остро он реагировал, стоило ей упомянуть о его бывшей жене. Сонгён думала, что это из-за душевных травм, которые нанесла ему эта женщина, но, оказывается, имелась и другая причина.

Интересно, вскользь подумала она, каковы были его истинные намерения, когда он давал Хаён отраву.

Дал потому, что ему было невыносимо видеть, как его дочь страдает от собственной матери? Или это был план освободиться от своей бывшей жены? Ничто не подсказывало, почему на самом деле он всучил Хаён эту дрянь, но она их всех убила — свою мать, бабушку, дедушку… А теперь настала очередь и Сонгён.

Сонгён помимо воли улыбнулась. Хаён наклонила голову набок, явно не понимая, почему она улыбается. Сонгён вновь и вновь мысленно возвращалась к тому ужасному опыту, через который девочка прошла ночью. Но ребенок давным-давно пересек ту грань, где от ее забот был бы хоть какой-то толк.

Глубокими большими глазами Хаён наблюдала за изменениями, происходящими с Сонгён. Глаза ее поблескивали от предвкушения.

Сонгён боялась того, во что этот ребенок может вырасти. Что ждет ее в будущем?