Единственный ребенок

Он боялся того, что придется уйти, когда его разум и воспоминания остаются нетронутыми. Его пугало, что придется переместиться в иной мир все с тем же разумом, все с той же душой. Он всегда думал, что жизнь после смерти — это не более чем сказки, придуманные для того, чтобы преодолеть страх. Но нет, это не сказки — это совсем иная вселенная, существующая в человеческом сознании. Единственным утешением было лишь то, что материнская песенка, которая всю жизнь причиняла ему боль, теперь успокаивала, убаюкивала его.

Прикрыв глаза, Ли Бёндо прислушался к этой песенке.

В отличие от той ее версии, что сохранилась в самом раннем его воспоминании, теперь голос матери звучал тепло и жизнерадостно. Он ждал, когда рука матери прикоснется к нему. Большая, теплая рука, которую он ждал всю свою жизнь, погладит его по голове, приласкает глаза, нос, щеки. Ли Бёндо почувствовал, как та глубокая, темная дыра у него внутри, которая всю жизнь оставалась пустой, наконец начинает затягиваться. И тут песенка, терзавшая его всю его жизнь, понемногу стала утихать и вскоре умолкла совсем.

— Он умер? — спросила маленькая девочка, но ее голос с каждой секундой тоже звучал все более и более издалека.

* * *

Сонгён быстро вывела Хаён, которая упорно вытягивала шею, чтобы посмотреть на мертвеца, прочь из кабинета. Тревожно обернулась, опасаясь, что Ли Бёндо может вдруг ожить, но увидела его закрытые глаза, разгладившееся лицо, улыбку, застывшую на нем. Казалось, что смерть подарила ему покой.

Едва они вошли в гостиную, как в спальне зазвонил телефон. Бросившись туда, Сонгён ответила на звонок. Это был начальник охраны городского следственного изолятора. Вовремя, ничего не скажешь. Но у нее просто не было сил, чтобы обвинять его в пренебрежении своими служебными обязанностями.

Даже не выслушав его, Сонгён коротко бросила в трубку:

— Он здесь. Приезжайте… заберите его отсюда.

Не став больше ничего объяснять, назвала ему адрес и дала отбой.

А потом без сил опустилась на диван. Уже не могла стоять — все тело пробирала дрожь. Хаён встала чуть в стороне, уставившись на нее пустым взглядом. Должно быть, все еще была в шоке от случившегося.

Если б не Хаён, Сонгён погибла бы от рук Ли Бёндо. Испытывая благодарность к девочке за то, что осталась жива, она все же не взялась бы однозначно охарактеризовать свои чувства.

— Ты как? — спросила Сонгён, но девочка лишь неотрывно смотрела на нее и ничего не отвечала. Сонгён вдруг испугалась, что она могла пораниться; кинулась к ней, стала ощупывать голову, руки, ноги, спрашивать, не болит ли где.

Хаён, продолжая хранить молчание, показала Сонгён ладони. Кровь. Руки у нее были мокрыми от крови.

Похоже, шок у нее — от вида крови на собственных руках. Она показала их Сонгён, потому что не знала, что с ними делать. Ее глаза, нацеленные на Сонгён, были глубокими и недвижимыми, как холодное ночное море. Сонгён даже отдаленно не могла представить, что сейчас творилось у девочки на душе. Хаён сжимала и разжимала кулачки, размазывая по ладошкам начинающую сворачиваться кровь.

Встревоженная Сонгён схватила ее за руку и потащила в ванную. Открыла там кран и сунула под него обе ладошки Хаён — кровь сразу потекла в сливное отверстие. Взяла кусок мыла, хорошенько намылила их, так что от крови не осталось и следа. Все терла и терла ей руки, пока те не покраснели. Казалось, что если она этого не сделает, то кровь Ли Бёндо впитается прямо в тело Хаён, замарав ее юную душу.

Было тошно даже просто подумать об этом.

— Хватит, уже больно, — пожаловалась Хаён, выдернув руки, и Сонгён немного пришла в себя. Девочка словно витала в облаках, казалась какой-то странной, пока с ее ладоней лихорадочно оттирали кровь.

Вытащив из корзины полотенце, Сонгён сунула его ей в руки. Но Хаён не взяла его. Когда она вышла из ванной, Сонгён сама умылась холодной водой, ощущая, что опять становится сама собой.

Подняла взгляд и посмотрелась в зеркало. Вид у нее был ужасный. Подняв подбородок, осмотрела шею, на которой остались четкие красные отпечатки. Все мускулы тела сковывала тупая боль.

Выйдя в гостиную, Сонгён увидела сидящую на диване Хаён. Та смотрела на двор за окном — как в тот день, когда только появилась здесь. Казалось, будто она полностью погружена в собственные мысли, отчего Сонгён почему-то занервничала.

— Хаён, как ты себя чувствуешь? — спросила она, присаживаясь на диван рядом с ней.

Девочка ткнула пальчиком за окно.

— Ветер перестал, — произнесла она вместо ответа.

Повернув голову, Сонгён тоже посмотрела туда. Неистовый ливень поумерил свою ярость и понемногу стихал. Ветки плакучей ивы, только что мотавшиеся на ветру, теперь повисли до самой земли, поливаемые дождем.

После этих своих слов Хаён так и продолжала сидеть, молча глядя за окно. Напуганная этим гробовым молчанием, Сонгён пристально посмотрела ей в лицо. Лицо Хаён абсолютно ничего не выражало, отчего Сонгён еще больше стало не по себе. Не в состоянии больше это выносить, она отвернулась.

— Вы теперь… вы теперь не хотите, чтобы я тут жила, да? — спросила вдруг Хаён.