Эдипов комплекс. Мама, я люблю тебя

Мне особенно интересно, что некоторые из этих моментов были тонко разыграны в переносе так, что я был поставлен перед выбором. Я мог хранить молчание, избегая того, чтобы оказаться пойманным в ловушку некоторых мощных чувств, о которых пациентка подавала мне множество знаков. Однако это было бы не только бесполезным, но и могло выражать тревожное торможение. Когда, с другой стороны, я пытался браться за материал надлежащим, по моему мнению, образом, меня заставляли чувствовать, что я фактически веду себя неподобающе и осуществляю вторжение. Одной из поразительных особенностей ситуации переноса было мое ощущение, что я не могу вести себя так, чтобы мое поведение не было нагруженным интенсивными проекциями пациентки и не провоцировало бы у нее сильных реакций. Трудно было почувствовать, что есть нечто, что я мог бы сделать, и это было бы правильным.

И наконец, эта ситуация снова и снова проживалась в собственной психике пациентки. Не только в анализе она вела себя уклончивым, скрытным и провокационным образом, пряча различные возбуждающие объекты на чердаке, но также, я думаю, имело место серьезное затруднение в ее мышлении. Любые связи, которые она устанавливала в своей психике, с высокой вероятностью обладали качеством внезапного и опасного вторжения чего-то, что угрожало объектам, от которых зависела ее жизнь. Вместо того чтобы осуществлять эти связи в своей психике, пациентка умело использовала анализ, чтобы порождать мысли у меня, заставлять меня устанавливать связи, и она побуждала меня вести себя таким образом, от которого сама могла защититься, потому что угроза была внешней. Она боялась, что если ее собственные мысли станут более ясными и прямыми, то не будет никакого ограждающего забора, и это было связано с фантазией о катастрофичности внутреннего сношения. Потребность поддерживать разнообразные внутренние и внешние заборы приводила к значительным ограничениям в качестве ее мышления и в способности быть открытой и спонтанной, будь то в анализе или социальных и сексуальных отношениях.

У меня возникло отчетливое впечатление, что данные тревоги были основаны на переживаниях и фантазиях, связанных с самым ранним объектным отношением пациентки — репрезентированным отношением рта к соску, которое было нагружено ужасающими свойствами. Она воссоздавала образ тревожной, ригидной, одержимой, труднодоступной матери. Я думаю, это порождало у моей пациентки отчаянный, насильственный импульс каким-то образом пробиться к матери. Затем этот импульс был спроецирован в мать, которую пациентка впоследствии воспринимала как угрожающую и вторгающуюся. Неизбежно эти качества были инвестированы в ее фантазию о родительской паре, где пенис начинал репрезентировать насильственный вторгающийся сосок.

В анализе эта пациентка использовала масштабный бессознательный проективный процесс как для коммуникации, так и для освобождения себя от беспокойства, но потом она чувствовала, что должна оградить себя от насильственных и потенциально деструктивных репроекций. В ее случае родители были более ясно дифференцированы один от другого, чем в первом случае, описанном мною, и существовала вера в возможность некой формы сношения, хотя оно и воспринималось как пугающий и опасный процесс. Эта пациентка была способна ясно мыслить и часто была остро восприимчива, хотя, как я указывал, оставалась очень напуганной последствиями соединения ее мыслей и фантазий, когда они касались примитивных и интенсивных чувств любви, возбуждения и деструктивности.

Обсуждение

Я надеюсь, что эти клинические иллюстрации каким-то образом смогли охарактеризовать природу эдипальных фантазий, превалирующих в определенный момент у каждого пациента. Такие фантазии не только отражались в материале пациентов, но их также можно было проследить в элементах эдипальной драмы, разыгрываемой заново на сессиях. Вследствие действия проективной и интроективной идентификации роли, приписанные в фантазии пациенту и аналитику, часто были сложными и взаимообратимыми. Примером этого было то, как конфликты эдипального ребенка становились спроецированными так, что именно аналитик сталкивался с неудобными дилеммами.

Такие случаи поднимают вопрос о происхождении внутренней модели родительской пары (или различных сосуществующих ее версий). Такая модель частично будет основана на точных восприятиях и интуициях младенца относительно природы пары, частью которой он был в ранней ситуации кормления, а позже — эдипальной пары, которой он становится озабочен. Кляйн исследовала пути, посредством которых природа пары становится искаженной проекцией в нее качеств и фантазий с защитными и агрессивными целями. Она также обратила внимание на важность зависти, которая возникает, как только младенец воспринимает свои первичные объекты, объединяющиеся для того, чтобы удовлетворить друг друга. Одним из путей воздействия завистливых и ревнивых нападений является проецирование в пару качеств, которые искажают и портят ее.