Эдипов комплекс. Мама, я люблю тебя

Помолчав, пациентка сказала, что вечером предыдущего дня звонила родителям, чтобы убедиться, что все в порядке, и подтвердить договоренности в связи с их прибытием. Она разговаривала с отцом, который был озабочен вопросами ночлега во время их пребывания, в особенности вероятностью того, что будет делить двуспальную кровать с ее матерью. Пациентка успокоила его (она сообщила мне это несколько снисходительным тоном) и сказала, что ему не следует волноваться — у него будет своя кровать, на которой он будет спать один, а на двуспальной кровати будет спать она. Отец ответил: «Что? У тебя есть двуспальная кровать? Для чего? Я не знал, что у тебя есть двуспальная кровать!» Моя пациентка терпеливо объяснила ему, что у нее две односпальные кровати в основной спальной комнате и маленькая двуспальная кровать в дополнительной спальной. Она подумала, что ее мать к тому моменту одернула отца, и он больше ничего не сказал. Потом она надолго замолчала. Я подумал: очевидно, она ожидает, что я займусь изложенным ею материалом, и не намерена говорить еще что-либо по этому поводу сама.

Я сказал: думаю, она демонстрирует тревогу, сходную с тревогой ее отца по поводу чрезмерной близости к чему-то, и ведет себя так, будто для нее также важно спать на односпальной кровати; вероятно, не быть связанной со мной или с тем, о чем она только что сама говорила. Мы знали, что на самом деле происходило нечто большее, но это должно было храниться спрятанным на чердаке или закрытым в шкафах.

Она молчала очень долго. Я обнаружил, что ситуация вызвала ряд затруднений. Я думал, что пациентка принесла материал, связанный с ее собственными представлениями и фантазиями о том, что происходит между родителями, а также с тем, что она думала и чувствовала по поводу открытого беспокойства ее отца относительно организации ее спальни. Мне был знаком процесс, посредством которого пациентка сообщала мне некоторый материал, а потом, казалось, отступала в одинарную кровать, так сказать, оставляя на мое усмотрение материал, который часто оказывался потенциально возбуждающим или тревожным для нее. Я не считал полезным принимать ответственность за все размышления и разговоры на сессии, и все же чувствовал, что должен что-то делать; я просто не мог позволить, чтобы сессия прошла в молчании. Я тщательно обдумал свою интерпретацию, которая казалась разумной, и все же при последующем продолжительном молчании мне стало ясно, что я воспринимался пациенткой как ее отец — кто-то, кто ведет себя обвинительным, вторгающимся образом, с чем она могла справляться, только отступая назад. Таким образом, я представлялся как эдипальный отец, слишком сильно озабоченный сексуальностью дочери и едва сдерживаемый одергиванием матери.

После дальнейшего продолжительного молчания пациентка сказала с тревожной нотой в голосе, что вдруг вспомнила о том, что не убрала свои противозачаточные таблетки. Все хорошо до тех пор, пока люди не начинают заглядывать в ящички. Может быть, она найдет способ спрятать таблетки незаметно, пока ее родители у нее. После короткого молчания она сказала, что впадает в некоторую панику. Затем сессия закончилась, и, уходя, пациентка выглядела слегка встревоженной и дезорганизованной.

Полагаю, данный материал иллюстрирует ряд важных черт пациентки. Постоянно обнаруживалось представление, что родительская пара вовлечена во что-то насильственное и опасное, как ужасающее вторжение потерявшего управление грузовика с бойлером в толстый забор, в результате которого объект еле уцелел. Это рассматривалось как нечто не только трудное и опасное для ее матери, но и обескураживающее для отца; и отец сообщил ей именно свое беспокойство по поводу двуспальной кровати. Такое видение родительского сношения помогло объяснить сексуальные тревоги моей пациентки, хотя, когда ее симптомы ослабели, проявилось немалое возбуждение, содержавшееся в ее фантазии о насильственной и деструктивной эдипальной паре и часто воспроизводившееся в анализе и внешней жизни в менее угрожающих и более возбуждающих формах. Другим аспектом эдипальной ситуации, который ясно проявился здесь и соотносится с первым примером, было то, как любопытство, ревность и возбуждение могли правильно восприниматься в родительском объекте и/или проецироваться в родительский объект. Любопытство и озабоченность у отца были более очевидны, чем у его дочери; на самом деле его интерес к занятиям моей пациентки был гораздо более реальным, чем в случае первого описанного мною пациента.

Данная комбинация восприятия и проекции позволяла пациентке избегать всякого контакта с собственными любопытством и ревностью, и это было очевидно как в том, как она говорила о своих родителях, так и в примечательном недостатке интереса к тому, что происходило в жизни ее аналитика.