Эдипов комплекс. Мама, я люблю тебя

Она говорила монотонно, и у меня создалось четкое представление, что история сложится знакомым образом, так, что моя пациентка окажется униженной, уязвленной и разочарованной.

Когда ее партнер вернулся после встречи, он был очень уставшим и просто уселся перед телевизором. Он сказал, что хочет послушать новости, и она не возражала, хотя сама уже слышала их часом ранее. Сидя перед телевизором, он задремал, что, как я знал, часто ее раздражало.

Потом позвонил его друг Питер, и они разговаривали около получаса. Не было ничего срочного или связанного с работой (что она могла бы понять) — они просто болтали. Внезапно ее охватила сильная злость: он был слишком уставшим, чтобы напрячься для общения с ней, но у него хватило энергии говорить со своим другом. Не то чтобы она слишком многого от него хотела, или что-то типа этого, она просто хотела немного внимания.

Все это звучало чрезвычайно разумно и убедительно. Она говорила тоном, понуждающим меня к абсолютному согласию с ней, недвусмысленно принять ее сторону. Я был поражен степенью, до которой ей было необходимо выстроить случай, так сказать, подчеркивающий, насколько хорошей и терпимой она была весь вечер. Особый акцент она сделала на признании того, что оказалась способной справиться с трудностями благодаря помощи, которую получила на предыдущей сессии, и четко проговорила, что приняла идею о том, что ее злость и возмущение могут влиять на партнера, и это было одной из причин ее попыток быть столь хорошей и терпеливой. Я попытался рассмотреть эту ее потребность выставить себя безукоризненной и очень ясно продемонстрировать, что именно ее партнер вел себя невнимательно и неблагодарно. Фактически было очевидно, что хотя она и сослалась на полезность сессии и признание более сложного взаимодействия между собой и партнером, на мой взгляд, она, по сути, занималась отвержением того, что восприняла как мои сомнения на ее счет. Она наглядно демонстрировала мне, что партнер причинял ей боль и относился к ней агрессивно, при том что ее поведение было безупречным. На меня оказывалось значительное давление, чтобы я согласился с такой точкой зрения, признал, что я ошибался, сомневаясь в ней, и присоединился к ней в безоговорочном осуждении партнера. Вместо того чтобы просто оправдать ожидания пациентки, я указал ей на это давление; то, что потом произошло на сессии, выглядело повторением сцены предыдущего вечера. Она почувствовала себя уязвленной и неверно понятой, обиженной и озадаченной тем, что я не сумел присоединиться к ней. Как будто я либо занял сторону ее партнера против нее, либо обращал внимание только на то, в чем сам был заинтересован (как и ее партнер, говоривший с Питером по телефону). Оба варианта заставляли ее почувствовать себя отвергаемой и снова вызывали к жизни вероятность того, что я подозреваю, будто в ней есть нечто нежелательное.

Я коротко обозначил некоторые переживания и фантазии, которые, думаю, занимали мою пациентку в детстве и отрочестве. Я хочу подчеркнуть степень, до которой она, как и ее мать, ощущала себя вынужденной поддерживать позицию, при которой она была права, а другой человек был ответственным за весь причиненный вред. Как и у матери, эта ее позиция часто имела отчаянный и безумный характер, она включала отвержение альтернативного взгляда на пациентку, как если бы этот взгляд означал, что она наполнена злобными, деструктивными, ревнивыми и сексуальными импульсами, чрезвычайно угрожающими. В частности, пациентка чувствовала, что если будет оценена как «плохая», то пропадет: мать будет жестоко нападать не нее, а отец никогда ее не спасет, наоборот, он может образовать альянс с матерью против нее. Однако ревнивые эдипальные желания пациентки были не совсем отщеплены, и она в некоторой степени воспринимала те самые импульсы, которые так старалась отвергать. И действительно, мотивом быть такой хорошей отчасти было предотвращение любой возможности соединения пары, будь то родители, или же я с ее партнером, образующие исключающий ее альянс, или же моя погруженность в собственные мысли, когда я делал свою работу. Я надеюсь, очевидно, сколь явно это было разыграно на сессии, которую я описал. Я полагал, что пациентка на самом деле имела некоторое представление о том, как тонко она атаковала и провоцировала партнера, а также о своем импульсе остановить мою аналитическую работу с ней, даже когда она казалась столь благодарной. Однако знание это вызывало у нее сильную тревогу либо потому, что такая ситуация могла заставить меня нападать на нее (как ее мать), либо же потому, что я мог покинуть ее в пользу другого альянса.