Эдипов комплекс. Мама, я люблю тебя

Я подумал, что пациент справлялся с переживанием долгих выходных, моего отсутствия и со своим ощущением одиночества, ревности и фрустрации, проецируя в своей фантазии ощущения покинутости, возбуждения и тщетного томления. Поменяв роли, он занял мое место и стал фигурой, которая демонстрирует себя таким провокационным образом. Более того, эта фантазия не просто приносила ему облегчение в выходные дни, она была частично отыграна в течение сессии. Первоначальное молчание пациента, его манера говорить, колеблясь и провоцируя, ощущение, что он обладает возбуждающим и провокационным ментальным нижним бельем — снами или сексуальными фантазиями, которыми я всегда интересовался, — сделали эту фантазию реальностью на сессии. Он всегда усиленно пытался понять, что могло бы заинтересовать или задеть меня и, таким образом, что сделало бы его особенным для меня. Он был трогательно озабочен тем, чтобы быть пациентом, в котором я был бы наиболее заинтересован или которым я был бы наиболее взволнован, или пациентом, который понимал бы меня наилучшим образом, или был наиболее чувствительным к моему состоянию здоровья, к моему душевному состоянию. А бывало, что он словно хотел быть пациентом, озадачивающим меня больше других, вызывающим наибольшее беспокойство, пациентом, о котором я буду думать в промежутке между сессиями.

Однако, как я указывал, это часто не достигало желаемого эффекта, и вместо того чтобы порождать любопытство, ревность или возбуждение, он, скорее, провоцировал сочувствие, беспокойство и временами даже отчаяние.

Существуют различные варианты понимания природы контрпереносного переживания с этим пациентом. Часто казалось, что когда он находится во власти интенсивных и ошеломляющих чувств, то не вполне способен использовать проективные механизмы, чтобы достичь своего объекта. Таким образом, некоторые проблемы в его ранних отношениях с родителями могли произойти из-за того, что его неудачная коммуникация с ними посредством проективной идентификации затрудняла для них фактическое понимание того, что с ним происходило, поскольку они не могли надлежащим образом ощутить влияние его потребностей и тревог.

Другой аспект касается того, каким образом пациент воспринимал и переживал свои объекты. Бион (Bion 1959) описывал ситуацию, когда младенец сталкивается с родительской фигурой, которая отвечает ему из чувства долга, будучи не способна при этом принять или вынести проекции младенца, которые становятся все более и более насильственными и беспорядочными, порождая безнадежный порочный круг.

Мои ощущения при переносе убедили меня в том, что этот пациент имел очень слабое представление о родительском объекте, способном к контейнированию того, что он мог бы в него спроецировать, или о здоровой эдипальной паре, вовлеченной в созидательное сношение, — что предполагает, конечно, отношения контейнера и контейнируемого. Вместо этого присутствовала пара, которая, формально оставаясь связанной, фактически была разделена рампой или оконным стеклом.

Это могло быть результатом его завистливого нападения на пару, которая поэтому представала для его психики причудливым, комбинированным родительским объектом, описанным Мелани Кляйн (Klein, 1932). Или же, напротив, он мог воспринимать или интуитивно ощущать родительскую пару на самом деле поврежденной — жалкой, спутанной, комбинированной. Хотя родители представляли ему себя здоровой и возбуждающей парой, как будто намереваясь вызвать его зависть и ревность, в значительной степени им это не удавалось, и пациент фактически сталкивался с более тяжелой ситуацией. Таким образом, он воспроизводил в анализе эдипальную ситуацию, в которой имела место причудливая фигура, состоящая из элементов отца и матери. Она должна была вызывать значительные возбуждение и ревность, но оказывала гораздо более ужасное воздействие, вызывая жалость и ощущение беспомощности.

Большую часть времени мы оба ощущали себя образующими такую причудливую, непродуктивную пару, или же пациент воспринимал меня как объект, притворяющийся здоровым и энергичным, зная при этом, что на самом деле я объект странный, поврежденный и потому не отличимый от него самого. Однако были и другие периоды, когда он, казалось, был способен признать различие между нами, и это позволяло нам какое-то время заниматься настоящей аналитической работой, сопровождающейся чувством облегчения и благодарности. Было поразительно, что в это время собственное мышление пациента приобретало другое качество — оно было в большей степени связным, и он, казалось, имел настоящее ощущение того, что все в его мире имеет значение. В подобные периоды было намного меньше неопределенности, возбуждения и фрагментации в работе его психики. Однако такие периоды конструктивной работы были непродолжительными и порождали отчаянное, деструктивное завистливое нападение.