Эдит Пиаф

Пьер Луазеле, известный в то время критик Французского радио, писал: "Большая голова, мертвенно-бледное лицо, голос, как бы промытый родниковой водой..." - "Парень спятил,- говорила Эдит.- Разве у меня большая голова!" "Она выходит на сцену... Простенькое платье, лоб гения, волосы, как плохо наклеенный парик куклы, руки апостола... смиренные глаза - глаза нищенки... потерянный взгляд, как бы просящий защитить от шквала оваций... Девочка, заблудившаяся в лесу... лицо нежное и встревоженное...".

Леон-Поль Фарг писал:

"Она поет, потому что в ней живет песня, потому что в ней

живет драма, потому что голос ее полон терзаний... Когда она

рассказывает нам о торжестве любви, о жестокости судьбы, об

обреченности поступков, о радости света, о роковых законах

сердца, она поднимается до высших вибрирующих нот, до тонов

чистых и светлых, как мазки божественной кисти на мрачных

полотнах Гойи, Делакруа и Форэна..."

Шарль Трене называл ее "белой голубкой предместий".

"Пожалуй, не очень банальные слова, а? Как считаешь. Момона?

Потом я выступала то одна, то с "Компаньонами"- Ты ведь

знаешь Лулу? Командую я, но он все равно делает все по-своему.

Изводит меня и заговаривает зубы до тех пор, пока я не скажу

"да".

Так он отправил меня одну петь в Грецию, о чем я не жалею.

Мне даже захотелось изменить свою жизнь и никогда оттуда не

возвращаться... Вот бы тебе когда-нибудь тоже побывать там! Эта

страна не похожа ни на какую другую. Трудно объяснить... Но там

ты мыслишь иначе, чем здесь.

В Афинах, когда я увидела нагромождения древних камней,

увидела Акрополь - это такое место, где много колонн,

устремленных в небо,- я поняла, что на земле есть не только

Сакре-Кёр... Поверь, захватывает дух. Тем более что со мной был

парень, прекрасный, как бог!

Это удивительная история, именно такая, какие я люблю.

Уже три дня, как я выступала в Афинах и каждый вечер в своей

гримерной находила букет цветов. Никакой записки, никакой

визитной карточки, ничего. Я подумала: "Наверное, какой-нибудь

богач, старый и уродливый, боится показаться на глаза..." А он

оказался красив, как Аполлон, и почти без денег! Он появился на

четвертый вечер: черные кудри, темные глаза, и горд, как

владетельный принц. Звали его Такие Менелас. Он был актером.

"Это я осмелился посылать вам цветы. Мне хотелось, чтобы они

заговорили с вами раньше меня. Позвольте мне показать вам мою

страну".

Страна! С кем! Об этом можно было только мечтать! В тот же

вечер он повел меня к подножию Акрополя при свете луны. Мы

поднялись по тропинке. Воздух был напоен горячими запахами

множества. Снизу, как звуки оркестра, доносился городской шум. Он

стал мне рассказывать, что когда-то среди этих величественных

колонн бродили юноши, одетые в пеплум, его предки. Мне казалось,

я их вижу! И он поцеловал меня... Какая прекрасная страна

Греция! Ты не можешь себе представить, как я любила его! Две

недели... Хочешь не хочешь, я не могла там больше оставаться! За

несколько дней до моего отъезда он перевернул мне всю душу, он

умолял: "Останься. Не уезжай. Никогда мне тебя больше не увидеть.

Ты моя жизнь. Останься! Мы поженимся. Моя страна - страна богинь,

а ты - богиня, ты - любовь..."

Он меня так потряс, что я подумала: а может, в конце концов

это и есть настоящая жизнь - забыть все ради одного человека!..

На следующий день я опомнилась, получив телеграмму от Лулу:

"Турне по Америке. Бостон, Филадельфия, Нью-Йорк. С

"Компаньонами". Ноябрь 1947".

Я ему позвонила по телефону: "Ты в своем уме?.. Америку мне

не потянуть..."

Затем - ты меня знаешь - я сказала: "Ладно, поеду, пусть

увидят, им это никогда не снилось".

После того как на меня свалилась Америка и вся связанная с

ней подготовка, Такие оказался лишним.

Как я плакала, когда уезжала! В жизни у меня не было никого

прекрасней, никого лучше... Я была уверена, что больше мы не

увидимся. Можешь себе представить, я встретила его в Нью-Йорке.

Он отказался от очень хорошего контракта, чтобы вернуться на

родину. Он был все так же красив".

Много лет спустя, когда Эдит была тяжело больна и газеты сообщили, что у нее совсем не осталось денег, Такие прислал ей золотой медальон, который она ему подарила когда-то на счастье, и написал: "Тебе он сейчас нужнее, чем мне". Это произвело на Эдит большое впечатление. Она мне сказала: "Видишь, в тот раз я, наверное, прошла мимо настоящей, большой любви..."

Вернувшись из Греции, Эдит начала готовиться к поездке в США.

"Ах, Момона! Как я жалела, что тебя не было со мной, ты бы

такое увидела! (В этом я могла на нее положиться!) Но знаешь, у

меня поджилки тряслись! Америка - это тебе не Франция, другой

масштаб!

Лулу заказал нам каюты на пароходе. Я обедала за столом

капитана. Нужно было все время следить за собой, есть краешком

рта, как будто все блюда тебе противны. Беседовали примерно в том

же стиле. Расслабляться не приходилось. Слава богу, я

познакомилась с комиссаром - шатенчик, неплохо сложен. Особенно

ничего получиться не могло - корабль ведь не резиновый, куда

денешься? Кроме того, я стала замечать, что Жан-Луи за мной

следит - это было не смешно... Он мне все уши прожужжал о том,