Эдит Пиаф. Жизнь, рассказанная ею самой

Симона – мой черный ангел, гирей висевший на ногах почти всю жизнь, но тем ценней, что я все же смогла подняться даже при таком грузе. Ведь смогла, Тео? Пусть она тешит свое самолюбие уверенностью, что всегда пела лучше меня, пусть завидует, пусть радуется, что теперь мне уже не в чем завидовать. Сейчас только две причины для зависти по отношению к старой развалине Эдит Пиаф – любовь зрителей и твоя любовь, Тео. Ни то ни другое ей не было и не будет дано, потому мне жаль Симону Берто, потому и прошу не преследовать ее даже за совершенное и за нелепости, которые она обо мне рассказывает.

Когда она была в моей жизни, я звала ее иначе – Момоной. А теперь вот зову Симоной, потому что в моем представлении это два разных человека. Момоне я верила, с Момоной рядом прожила столько трудных и прекрасных дней, столько всего вынесла, делила жалкий угол и последние су, горе и радость, надежду и отчаянье, Момона – это та, что не могла предать или распустить гадкий слух. Она неприкосновенна в моей памяти.

Эта память разделила одного человека на Момону и Симону. Первая осталась в моей душе, а вторая… вторая рядом многие годы – и до моего успеха, и при нем. Первая была словно моей собственной половинкой, вторая завидовала и пользовалась моим успехом, как рыба-прилипала. Первая поддерживала меня хотя бы одним своим существованием, вторая беззастенчиво обирала (мне не жалко, совсем не жалко!) и обливала грязью за глаза. Эту вторую ненавидели все мои друзья, и только я верила, что в ней живет та, первая.

Нужно прожить большую и трудную жизнь, чтобы понять, что не было первой и второй, была только вторая, которая действительно считала, что судьба несправедливо обошлась с ней, дав мне больше певческого таланта, а потому я должна всю жизнь платить ей. Я платила…

Но теперь я зову ее Симоной, пусть Момона так и живет только в моей памяти, ее не стоит трогать, должно же быть и у меня в прошлом что-то хорошее.

К этому времени Симона, забыв о моей «неспособности» зарабатывать деньги и основательно потеряв свою собственную гибкость, просто прилипла ко мне. Дело в том, что ей вообще нечем было зарабатывать, кроме собственного тела. Но она, как и я, мала ростом, тоща и непривлекательна внешне, да и в «жрицы любви» не спешила. Работать где-то постоянно «сестричка» тоже не умела, она привыкла к свободе улицы. Но улица могла прокормить гимнаста Гассиона с его дочуркой, но никак не Симону Берто, зрителей на улице мало интересовала девушка, умевшая крутить сальто.

Зато я пела. Причем я уже прошла школу пения в казармах, куда мы ходили выступать сначала с отцом, а потом с парой – Раймоном и Розали. Мы знали подходящие песенки, изучили непритязательные вкусы публики, я научилась играть на банджо и губной гармошке, хотя на гармошке мне не нравилось и это мешало, а банджо сильно отвлекало.

Знаешь, когда на улице поешь перед зрителями песни о любви и страданиях и при этом подыгрываешь себе, слушают внимательно. Однако стоит затихнуть голосу и струнам, как публики след простыл, то есть нужно успеть собрать деньги, пока звучит песня, иначе хороших заработков не будет. Это означает, что выступать нужно вдвоем, да и без сбора денег вдвоем надежней: напарница поможет, поддержит, подстрахует.

В каждом деле есть свои тонкости, я знаток улиц и артистических заработков на них. В любом дворе, на любом перекрестке я сразу скажу, сколько можно заработать там за час. Когда сейчас вижу уличных артистов, хотя это бывает очень редко, им не позволяют петь или крутить сальто, мгновенно понимаю, на что человек годен. Знаешь, бывало, когда я подходила и пела вместе с такой девушкой. Дважды меня просто… прогоняли, считая конкуренткой, но чаще узнавали и деньги бросали щедро.

Один раз за такой «концерт» я заработала столько, сколько раньше получала за неделю. Девушка, которой я помогала петь и отдала всю выручку, была счастлива. Правда, пришлось посоветовать ей сменить репертуар или перестать петь вообще, голоса у бедолаги не было. Я пригласила ее работать и жить у себя, но, когда она пришла, Симона прогнала конкурентку прочь. Она вообще очень ревниво относилась ко всем, кто крутился вокруг меня.

О девушке я узнала много позже, снова случайно встретив на улице, только теперь… выбрасывающей своего новорожденного малыша в мусорный бак! Да-да, было и такое. Глупышка, видно, родила от кого-то и решила оставить ребенка у помойки в надежде, что его подберут добрые люди. Меня полоснул по сердцу взгляд светло-голубых глаз. Не сразу вспомнила, где уже видела такие, а потом бросилась догонять.

Я дала ей чек на большую сумму денег, которых было бы достаточно, чтобы жить, пока младенец не подрастет, не знаю, что сделала эта глупышка, надеюсь, не просадила деньги в пивной и не отдала малыша кому-то. Если честно, вчерашней бездомной очень трудно с толком потратить большую сумму, этому тоже нужно учиться. Но когда я предложила в случае необходимости прийти в мой дом, она фыркнула:

– Уже приходила, мадам! Меня прогнали, как шелудивую собаку.

– Кто?!

– Откуда я знаю, ваша помощница…