Эдит Пиаф. Жизнь, рассказанная ею самой

Знаешь, чего мне все время не хватает? Свободы. Да, я была нищей на улицах Парижа, но нищей только в смысле отсутствия звонких монет в дырявых карманах, хорошего жилья и новой одежды. Зато я была богата Свободой! Именно так – с большой буквы и даже большими буквами. Хотела – пела, не хотела – оставалась лежать на тощем матрасе голодной.

Мы работали только ради пропитания, собирали брошенные монетки, тут же покупали на них еду, не заботясь, останется ли что-то на завтра. Завтра снова заработаем. Еда из консервных банок, мытье изредка, старая, часто рваная одежда, которую не стирали – когда слишком изнашивалась, просто выбрасывали, подбирая в мусорных баках другую, чуть менее рваную. Я даже не представляла, что одежду нужно стирать. Зачем?

Новая одежда? Конечно, я видела женщин, мужчин, детей в красивой, новой одежде, видела витрины магазинов с разряженными манекенами, видела дорогие украшения, но для меня куда важнее были аплодисменты, которые слышались вокруг. «Малышка Эдит, спой еще вот эту песню!»… «Еще эту…»…

Однажды на улице я встретила Малыша Луи. Он смотрел на меня во все глаза, словно увидел самую красивую девушку на свете. Малыш Луи взял меня за руку и повел с собой в никуда. Я пошла. Я жила в мире, где от предложения любого мужчины не отказываются; честно говоря, мне даже в голову не пришло отказаться.

Мы снимали крошечную конуру в затхлой гостинице, но я ничего другого в жизни не видела; конечно, у «мамы Тины» было почти нормальное жилье, но ведь я-то в то время была почти слепой. Мне казалось вполне нормальным спать на матрасе, поставленном на кирпичи, есть из консервных банок и не мыться.

Малыш Луи был очень заботливым, он работал разносчиком в магазине и исхитрялся то и дело что-то приносить с работы, так у нас появились тарелки, вилки, еще какая-то ерунда из домашнего скарба. Луи казалось, что я должна бы старательно обихаживать наш «дом», он ждал, что я стану хорошей хозяйкой, буду стирать, готовить еду, рукодельничать…

Но это не для меня, я уличная девчонка, из всей домашней работы мне нравилось и до сих пор нравится только одно – вязание. Стирать? Фу, какая глупость! Придумывать какие-то блюда и подолгу возиться, пытаясь превратить нищий стол в богатый? Нет уж! Если бывали монеты, то еду проще купить в лавочке или кафе, а заношенные вещи просто выбросить.

Луи, может, и бросил бы меня, но очень скоро оказалось, что я беременна. Я носила ребенка с удовольствием: мне казалось, что теперь уж нищенское существование на улице ушло в прошлое; правда, о том, откуда возьмутся деньги на любое другое и каким оно будет, я почему-то не задумывалась. Я хотела иметь настоящую семью, но ничего не делала для этого – если честно, то я просто не представляла, что нужно делать, в моей жизни никогда не было семьи.

Симону девать некуда, и она жила с нами в той же самой крохотной комнатушке. Можешь представить, насколько были перекошены наши понятия о жизни, если с нами в одной постели спала довольно взрослая четырнадцатилетняя девчонка, но это никого не смущало. Если бы у нее была нормальная мать или Гассион действительно был ее отцом, они забрали бы девчонку из столь ненормальной семьи, как наша с Малышом Луи.

Мало того, никого не заботило, кто будет записан отцом будущего ребенка, ведь мы с Малышом Луи не были женаты. Мне везло на разных «луидоров» – Луи. Каждый из них сыграл свою роль в моей жизни, кто-то очень важную, как отец, без него меня бы и вовсе не было, вернее, была бы, но совсем не такой. Не сомневаюсь, что мать родила бы кого-то, ведь родила же Герберта, но это была бы уже не я.

Малыш Луи не смог стать для меня чем-то важным просто потому, что он был из другой жизни. Нет, он был нищ, как и я сама, я даже состоятельней, но он был домашний, пусть этот дом мало отличался от нашей конуры и вовсе не похож на твой, Тео. Малыш Луи был домашним по убеждению, он считал, что женщина должна сидеть дома и заниматься хозяйством, а если и работать, то где-нибудь постоянно и уж никак не петь на улицах.

– Вы занимаетесь нищенством!

– Глупости, я зарабатываю пением. Просто пока у меня нет контракта с каким-нибудь кабаре. Вот когда будет, ты еще обо мне услышишь!

Малыш Луи смеялся:

– Тебе бросают монеты по пять су из жалости!

Я злилась и набрасывалась на него с кулаками. Мы даже дрались.

Однако наступило время, когда я уже не могла ходить по улицам, живот был слишком заметен, и поневоле пришлось устраиваться на постоянную работу. Ее нашел Малыш Луи, я стала «украшать» фальшивым жемчугом похоронные венки, вернее, красить этот самый белый жемчуг в черный цвет. Весьма веселое занятие для беременной женщины. Но Луи нравилось то, что в определенное время ухожу и прихожу, что он всегда знает, где я, что в конце недели я приношу крошечную, но постоянную зарплату. Никакие заявления, что на такую зарплату не только ребенка прокормить невозможно, но сами скоро протянем ноги, не помогали: для Малыша Луи важнее всего было постоянство, пусть и совершенно нищенское.