Ее любовь. Его верность. Пуговицы и боль

Перл прижалась ко мне снова. Я продолжал петь, глядя, как она отзывается на каждое слово. Каким-то образом она понимала, о чем я пою ей, а пел я о том, что посвящаю ей свою жизнь и душу – ей и только ей. Никому еще не удавалось поставить меня на колени. И я никогда ни для кого не пел.

Только для нее.

Я закончил песню, но на лице Перл все еще оставалось то же выражение. Она обожала меня еще больше, чем ранее, и границ этому чувству не было. Женщины, бывало, смотрели на меня с вожделением и страстью, но взгляд моей Пуговицы выражал совсем другое. В нем не было ничего наносного, фальшивого и плотского.

Это было требование о безоговорочной капитуляции.

Мне хотелось еще раз сказать, что я люблю ее, но я не стал. Перл тоже молчала – говорить нам было необязательно. Мы признались друг другу в любви с самого первого раза, как только увиделись, – только молча, без слов и выражений. Я знал, что буду любить ее до конца, до самого конца жизни, когда моя душа покинет землю, а тело обратится во прах. И она тоже знала это.

Пуговица вдруг остановилась и нежно поцеловала меня в губы.

– Пойдем наверх.

Как только я почувствовал прикосновение ее губ, мой член снова заявил о себе. Но мне не хотелось жесткого секса, а хотелось танцевать, танцевать с ней на моей постели под музыку, которую слышали я и она, и никто более. Мое тело жаждало слиться с Перл и стать единым целым навечно.

Взяв Перл за руку, я повел ее внутрь. Посуда осталась на столе – Ларс должен был прибраться сразу после нашего ухода. Однако при входе в комнату обнаружилось неожиданное препятствие.

Опершись о косяк, в дверях стоял Кейн, скрестив руки на груди. На его лице гуляла самодовольная улыбка, а глаза светились дьявольским огнем.

– Вы такие милые… Даже беспокоить не хотелось.

– Ты нас и так уже обеспокоил, – сказал я, крайне раздраженный появлением моего братца. Он вздернул плечами и отступил на шаг, пропуская нас в комнату.

– Я так вами залюбовался… – произнес Кейн. – Великолепность, однако!

Мне было не по душе, что Кейн мог слышать наши разговоры. Эти мгновения должны были тянуться до самого конца нашей жизни, и мне очень не хотелось слышать его насмешки. Мой танец был посвящен только Пуговице, и свидетели были лишними.

– Чего тебе надо?

– Поговорить.

Кейн повернулся к Пуговице и подмигнул ей:

– Если, конечно, она оставит нас вдвоем.

– Нет, не оставит.

Я притянул Перл к себе.

– Поговорим завтра, Кейн.

– Да ладно тебе, я же уже пришел, – отозвался он. – Это займет пару-тройку минут.

Мне жутко захотелось пристрелить его на месте.

– Все нормально, – произнесла Перл, целуя меня в шею. – Я подожду тебя наверху.

Она прикоснулась губами к моему уху и прошептала, чтобы не слышал Кейн:

– Я переоденусь во что-нибудь более подходящее.

С этими словами она чмокнула меня в ухо и устремилась наверх. Я проводил ее взглядом, задержавшись на великолепной заднице. Меньше всего мне хотелось разговаривать с братом, стоя у подножия лестницы. Я должен был быть с Перл, точнее, внутри нее. Но она скрылась, и я повернулся к Кейну.

– Ну что? – спросил я, даже не стараясь скрыть пренебрежение.

Я ненавидел его в тот момент и хотел, чтобы мой брат предельно ясно понимал это.

Кейн продолжал лыбиться, как идиот.

– Как романтично у вас.

Я упер руки в бока и посмотрел на него сверху вниз. Едва Перл исчезла из вида, я машинально сжал кулаки, приготовившись дать Кейну по морде, да так, чтобы сломать ему обе скулы.

– Вот уж не думал, что ты певец и танцор!

Я начал было замахиваться, но сдержался – ведь, кроме Кейна, у меня не было больше родственников. Не будь он моим братом, то уже лежал бы на полу без сознания.

– Ну давай, выкладывай, что там у тебя! Меня ждет женщина.

Куда ему понять! Он всегда вызывал себе дорогих шлюх и проделывал с ними всякие мерзости. А у меня была женщина, которой нравилось то, чем мы с нею занимались.

– Что ты думаешь по поводу нашего последнего разговора?

– Кейн, я никогда не думаю о тебе и о наших разговорах, пока не увижу тебя воочию.

Он пропустил оскорбление мимо ушей.

– Ты сказал ей о своих чувствах? Нет, не хочешь, не надо. Просто и так все ясно по твоим серенадам.

– Меня уже начинает пугать твоя заинтересованность в моей личной жизни.

– А я и не интересуюсь. Но ты не ответил на мой вопрос.

Эти разговоры начали меня утомлять. Возможно, если я скажу ему правду, все кончится?

– Не понимаю, какое твое дело… Но да, я сказал ей, что люблю ее.

Слова слетели с моих губ и навсегда растворились в воздухе. Теперь я не мог вернуть их обратно.

Кейн улыбнулся – сначала едва заметно, но тотчас же засиял, как медный таз, и хлопнул меня по плечу:

– Молодец, чувак!

– Теперь, надеюсь, мы не будем затрагивать эту тему?

– Разумеется. Я рад, что ты перестал наконец валять дурака.

– Валять дурака? – недоверчиво спросил я. – Да ты достал меня своими поучениями!

– Я же хочу как лучше. И она, полагаю, тоже. Уверен, что Ванесса полюбила бы ее.

При упоминании о сестре мне опять стало плохо. Да, она наверняка полюбила бы Перл. Вся семья просто обожала бы ее.